Мегрэ и 'Дело Наура'
Шрифт:
– Заметьте, Мегрэ, в этот момент молодой человек не задал ни одного вопроса.
"Я нужна нотариусу, который должен огласить завещание. Я обещала вылететь завтра утром".
"Ты думаешь, что сможешь это сделать?"
"У меня температура только тридцать восемь... После того, как доктор дал мне какие-то таблетки, я почти не чувствую боли".
"Я могу прийти к тебе сегодня после обеда?"
"Но не слишком рано, я хочу поспать. Моя подруга позвонила к себе на работу и сказала, что у нее грипп..."
"Я буду у тебя около пяти часов".
Вновь молчание.
– Это все, Мегрэ. Они начали разговор на английском и продолжили на французском. Чем еще я могу быть полезен?
– Я хотел бы знать, вылетит ли она, и если да, то в котором часу будет в Орли... И, конечно, я хочу иметь сведения, чем занимается Алваредо...
– Законно?!
И Кёлеманс весело завершил разговор, прокричав, как и сотрудники Мегрэ:
– До свидания, шеф!
IV
Время после полудня он провел в полной бездеятельности, сидя в жарко натопленном кабинете и выкурив при этом шесть или семь трубок. Почти во всех расследованиях неизбежно наступает такой момент - Мегрэ называл его "окном", - когда на руках имеется ряд исходных данных, нуждающихся в проверке, но их еще невозможно расставить по своим местам.
Это период спокойный и одновременно побуждающий к действию, поскольку появляется искушение построить гипотезы, сделать выводы, которые в дальнейшем могут оказаться и неверными.
Если бы Мегрэ следовал своим желаниям и если бы не повторял постоянно, что роль дивизионного комиссара заключается не в том, чтобы бегать повсюду, как охотничья собака, он бы сам увидел все своими глазами, как это и происходило в те времена, когда он был всего лишь инспектором.
Например, он завидовал Кёлемансу, что тот видел Лину Наур и ее некрасивую подругу в амстердамской квартире, где когда-то обе девушки жили вместе.
Ему хотелось бы вместо Лапуэнта провести целый день в доме на авеню Парк-Монсури, чтобы повсюду совать свой нос и вынюхивать во всех закоулках, открывать наугад ящики, наблюдать за Фуадом Уэни, Пьером Науром, за непонятной Нелли, которая, возможно, не была такой инфантильной, какой хотела казаться.
У Мегрэ не было обдуманного плана. Он шел вперед наобум, стараясь не придерживаться какой-то заранее определенной точки зрения.
Он улыбнулся, когда увидел, что в кабинет вошла, постучав в дверь, служанка супругов Пардон.
– Добрый день, господин Мегрэ...
Ведь для нее он не был комиссаром уголовной полиции, а всего лишь гостем, который раз в месяц приходил к ним в дом.
– Я принесла вам рапорт. Мосье Пардон поручил мне передать его лично вам.
Врач отпечатал его двумя пальцами на старой машинке, и в нем были заметны подчистки, пропущенные буквы, некоторые слова сливались.
Уж не начал ли Пардон составлять этот документ прошлой ночью, сразу же после ухода Мегрэ? Или он готовил его, печатая по нескольку строчек в перерывах между приемом своих больных? Комиссар бегло просмотрел написанное, и его губы еще шире раздвинулись в улыбке, когда он заметил педантичность своего друга, приложившего большие усилия, чтобы не пропустить ни одной детали, словно речь шла о медицинском заключении.
Как только комиссару сообщили, что в коридоре его ждут журналисты, он сразу же нахмурился. Помедлив немного, Мегрэ проворчал:
– Впустите их.
Их было пятеро, и еще два фотографа. Среди репортеров находился низенький Макий. Ему едва исполнилось двадцать лет, но, несмотря на это и на свой ангельский вид, он был таким же одержимым, как и вся парижская пресса.
– Что вы можете сообщить нам о деле Наура? Подумать только! Это было уже "дело Наура", и под таким названием оно, вероятно, скоро появится во всех газетах.
– Очень мало, ребята, ведь расследование только началось.
– Не думаете ли вы, что Наур мог покончить жизнь самоубийством?
– Разумеется, нет. У нас есть доказательства, что это иной случай. Пуля, застрявшая в черепной коробке после того, как прошла через горло, не соответствует калибру пистолета, обнаруженного под телом убитого.
– Выходит, он держал это оружие в руке, когда его убивали?
– Вполне возможно. Я уже предвижу следующие вопросы и сразу заявляю, что мне неизвестно, кто находился в тот момент в комнате.
– А в доме?
– спросил малыш Макий.
– Молодая горничная-голландка, Нелли Фелтхеис, она спала на втором этаже в комнате, расположенной довольно далеко от той, в которой произошло убийство. Обычно у нее крепкий сон, и она утверждает, что ничего не слышала.
– А разве там не было секретаря?
Должно быть, они уже расспросили соседей и рассыльных, доставлявших продукты в дом.
– У нас нет других показаний, кроме утверждений самого Уэни о том, что он в это время был в городе и возвратился лишь после половины второго ночи. Он не заходил в комнату убитого, а сразу же поднялся к себе и лег в постель.
– А мадам Наур?
– Отсутствовала.
– Она уехала до или после драмы?
– вновь спросил упрямый Макий, который умело подбирал слова.
– С этим еще не все ясно.
– Но такой вопрос тем не менее возникает?
– Вопросы всегда возникают.
– Например, вопрос о возможности преступления по политическим мотивам?
– Насколько мы знаем, Феликс Наур политикой не занимался.
– А его брат, который в Женеве?
Комиссар даже не предполагал, что они зашли так далеко в своих поисках.
– Не служил ли его банк прикрытием для ведения иной деятельности?
– На мой взгляд, ваши предположения слишком поспешны.
Тем не менее, Мегрэ следовало бы удостовериться в том, что Пьер Наур действительно прилетел в Париж утренним самолетом. До сих пор не было оснований предполагать, что он приехал сюда заранее.
– Был ли использован пистолет, найденный под телом жертвы?
Мегрэ ответил уклончиво, не выдавая своих догадок:
– Он находится у экспертов, и я еще не получил от них заключения. Теперь вам известно об этом деле почти столько же, сколько и полиции, и поэтому я прошу вас позволить продолжить расследование. Я обязательно приглашу вас, как только у меня появится что-то новое.