Мегрэ и 'Дело Наура'
Шрифт:
– А в действительности вам больше или меньше?
– Я не знаю.
В большой комнате люди Моэрса укладывали свои приборы в чехлы.
Когда фургончик отъехал и двое мужчин остались одни, Мегрэ попросил:
– Оглядитесь и скажите мне, не пропало ли чего-нибудь в комнате. А может быть, появилось что-то лишнее.
Уэни оторвался от созерцания большого пятна крови, открыл правый ящик письменного стола и заявил:
– Отсюда исчез пистолет.
– Какого типа было оружие?
– Браунинг калибра 6,35.
–
– Да.
– Почему Феликс Наур выбрал оружие, которое обычно считается дамским?
– Оно когда-то принадлежало мадам Наур.
– Сколько лет тому назад?
– Мне это неизвестно.
– Он забрал у нее пистолет?
– Он не говорил мне об этом.
– У него было разрешение на ношение оружия?
– Он никогда не носил с собой этот пистолет.
Считая, что вопрос исчерпан, ливанец открыл другие ящики, в которых лежало несколько папок, затем направился к книжным шкафам, открыл нижние дверцы.
– Вы не скажете мне, что это за столбики цифр? Уэни поглядел на него с удивлением, смешанным с иронией, словно считая, что Мегрэ мог бы до этого додуматься сам.
– Это номера, которые выпадали во время игры в крупных казино. Списки, размноженные на ротаторе, рассылаются агентствами своим абонентам. Остальные господин Феликс получал по договоренности от одного крупье. Мегрэ собирался задать следующий вопрос, но в дверном проеме появился Лапуэнт.
– Вы не можете на минуту подняться, шеф?
– Есть что-то новое?
– Пустяки, но я считаю, что мне лучше сообщить вам об этом.
– Я попросил бы вас, господин Уэни, не покидать дом до тех пор, пока вам не разрешат.
– Могу ли я пойти приготовить себе кофе?
– Пожав плечами, Мегрэ повернулся к нему спиной.
III
Мегрэ редко чувствовал себя в столь затруднительном положении, словно был выбит из привычной колеи. У него возникло неприятное ощущение, которое испытываешь во сне, когда почва уходит из-под ног.
По заснеженным улицам с трудом передвигались редкие прохожие, старавшиеся сохранять равновесие; машины, такси, автобусы двигались с замедленной скоростью, а вдоль тротуаров ползли грузовики, разбрасывая песок и соль.
Почти все окна домов были освещены, и снег все падал с серого, пасмурного неба.
Он мог почти с уверенностью сказать, что происходило в каждой из этих небольших квартир, где жили простые смертные. За тридцать лет он хорошо изучил Париж, каждый его квартал, каждую улицу, и тем не менее сейчас он как будто погрузился в какой-то иной мир, где реакция обитателей была непредсказуемой.
Как еще вчера жил Феликс Наур? Каковы были отношения между ним и его секретарем, который не признавал себя таковым, как он относился к своей жене и детям? Почему те жили на Лазурном берегу, и почему...
Этих "почему" скопилось столько, что он не мог даже выстроить их в один ряд. Ничего не было ясно. Никакой определенности. Ничто не происходило так, как в других семьях, у других супружеских пар.
Пардон, видно, испытал такое же неприятное ощущение, когда в его медицинский кабинет вторглась какая-то странная чета.
История с выстрелом, сделанным из машины, была маловероятна, как маловероятно и то, что некая пожилая женщина указала на дом врача.
Феликс Наур, с его трудами по математике и списками выигравших и проигравших номеров в различных казино, не вписывался ни в одну из известных Мегрэ категорий людей, да и Фуад Уэни был выходцем из какого-то другого мира.
Комиссару казалось, что все в этом доме было фальшивым, и, когда он поднимался по лестнице, Лапуэнт подтвердил его догадки.
– Я не могу понять, шеф, нормальна ли вообще эта девица. По ее ответам, если она и соизволит отвечать, по взглядам, которые она бросает на меня, кажется, что у нее ум десятилетней девочки, если это не притворство.
Войдя в комнату мадам Наур, где на стуле, обитом шелком, по-прежнему сидела Нелли, Лапуэнт заметил:
– В действительности, шеф, дети старше, чем на этой фотографии. Девочке теперь пять лет, а мальчику два года.
– Ты узнал, где они живут со своей воспитательницей?
– В Мужене, в пансионе "Пальмы".
– Давно?
– Насколько я мог понять, мальчик родился в Каннах и никогда не был в Париже.
Горничная смотрела на них ясными, прозрачными глазами и, казалось, не понимала ни слова из того, о чем они говорили.
– Я нашел другие фотографии в ящике, который она мне указала... Дюжину фотографий детей, когда они были грудными, когда уже научились ходить, а вот эта сделана на пляже - Наур и его жена, более молодые, вероятно, в период, когда они встретились... Вот, наконец, снимок мадам Шур с подругой, возле одного из каналов в Амстердаме...
Подруга выглядела некрасивой, с приплюснутым носом, слишком маленькими глазами, но, несмотря на это, ее лицо казалось открытым и привлекательным.
– Письма, найденные в комнате, написаны женским почерком по-голландски. Первое - семь лет назад, а последнее - около двух недель.
– Нелли никогда не ездила в Голландию со своей хозяйкой?
– Утверждает, что нет.
– А сама мадам часто туда ездила?
– Время от времени... По-видимому, одна... Но я не уверен, что даже по-английски Нелли хорошо понимает вопросы, которые я ей задаю...
– Поищи переводчика для этих писем... Что она говорит относительно вчерашнего вечера и этой ночи?
– Ничего. Она ничего не знает. Дом не настолько велик, однако каждый живущий в нем, кажется, представления не имеет, что делают другие. Она думает, что мадам Наур ужинала в городе...