Мегре колеблется
Шрифт:
Он уселся на терассе ресторанчика и попросил чашечку кофе. Потом вошел в телефонную кабину и закрыл дверь.
8 Готский альманах - генеалогический справочник, выходивший с 1763 года в германском городе Готе на немецком и французском языках
– Говорит Мегрэ... Соедините меня, пожалуйста, с кем-нибудь из моей бригады... Дайте любого... Жанвье, Люка, лучше Лапуэнта...
К телефону подошел Лапуэнт.
– Ничего нового, сынок?
– Звонила мадам Парандон... Хотела говорить с вами лично, и мне с трудом удалось ей объяснить, что вы тоже ходите завтракать, как и все люди.
–
– Чтоб вы поскорее пришли к ней.
– К ней?
– Да. Она будет ожидать вас до четырех часов... Потом у нее важное свидание...
– С парикмахером, поди... Это все?
– Нет... Был еще звонок, но это уже, вероятно, трепотня. Полчаса назад телефонистка услышала на проводе чей-то голос, женский или мужской, она не разобрала странный голос, может быть, даже детский. Кто бы это ни был, но человек этот задыхался то ли от спешки, то ли от волнения и быстро произнес: "Скажите комиссару Мегрэ, чтобы он поторапливался..."
– Телефонистка не успела ничего спросить. Трубку повесили. На этот раз, поскольку дело идет не о письме, я подумал... Мегрэ чуть было не ответил: "Чего тут думать..." Комиссар уже не пытался задавать себе вопросы. Он уже не ломал себе голову, пытаясь отгадать загадку. Но это не помешало ему взволноваться.
– Спасибо, сынок. Я как раз снова иду на улицу Мариньи. Если будет что-нибудь новенькое, можешь звонить туда.
Отпечатки пальцев на обоих письмах ничего не дали. Вот уже много лет как компрометирующие следы стали крайне редки. О них столько говорилось в газетах, в романах, по телевидению, что даже самые тупые злоумышленники стали принимать меры предосторожности.
Он снова прошел мимо швейцарской, и бывший инспектор с улицы Соссэ приветствовал его с почтительной фамильярностью. В подворотню въехал "роллс-ройс". Кроме шофера, в машине никого не было. Мегрэ поднялся на второй этаж, позвонил:
– Здравствуйте, Фердинанд...
Не стал ли он уже до некоторой степени своим человеком в ломе?
– Я вас провожу к мадам...
Фердинанд был предупрежден. Она все предусмотрела. Отдав шляпу, как в ресторане, он впервые прошел через огромный салон, который вполне мог бы сойти и за приемную в министерстве. Нигде не видно было ни одной личной вещи, ни брошенного шарфа, ни портсигара, ни открытой книги. В пепельницах ни одного окурка. Три высоких окна выходили в пустынный двор, залитый солнцем. Теперь там уже не мыли машину.
Коридор. Поворот. Дом, видимо, состоял из главного корпуса и двух боковых крыльев, как в старых замках. Красная плюшевая дорожка на мраморном плиточном полу. И здесь все те же высокие потолки, под которыми кажешься себе ниже ростом.
Фердинанд тихонько постучал в двустворчатую дверь, не дожидаясь ответа, открыл ее и произнес:
– Комиссар Мегрэ...
Он очутился в будуаре, где никого не оказалось, но тут же из соседней комнаты к нему вышла с протянутой рукой мадам Парандон.
– Мне очень неловко, мосье комиссар, что я вам звонила, вернее, звонила одному из ваших служащих.
Здесь все было голубым, штофные обои на стенах, обивка на креслах в стиле Людовика XV, мягкая ткань, покрывавшая пол, даже китайский ковер с желтыми рисунками на голубом фоне.
Случайно
– Простите, что принимаю вас в своей норе, так я называю эту комнату, но это единственное место, где нас не будут без конца беспокоить.
Дверь, из которой она вышла, была приоткрыта, и был виден туалет, тоже в стиле Людовика XV, из чего следовал вывод, что там была спальня.
– Прошу вас, садитесь...
Она указала рукой на кресло, такое хрупкое, что комиссар опустился в него с осторожностью и сидел, боясь пошевелиться.
– И обязательно закурите вашу трубку...
Даже если у него не было желания! Она хотела видеть его таким, как на фото в газетах. Фотографы тоже никогда не забывали напомнить ему:
– А ваша трубка, мосье комиссар...
Будто он сосал ее с утра до вечера! А если ему хотелось на этот раз выкурить сигарету? Или сигару? Или вовсе не курить?
Ему не нравилось кресло, в которое пришлось сесть. Того и гляди треснет. Не нравился и этот голубой будуар, эта женщина в голубом, которая бросала ему двусмысленные улыбки.
Сама она уселась в удобное глубокое кресло и закурила сигарету. Зажигалка была из золота, такие он видел на витрине у Картье. И портсигар был золотым. В этих комнатах много предметов было из золота:
– Я немного ревную, мосье комиссар, что вы занялись этой маленькой Ваг раньше, чем уделили внимание мне. Сегодня утром...
– Я не осмелился беспокоить вас так рано... Уж не собирался ли он стать светским человеком? Комиссар сам на себя досадовал за свой неожиданный галантный тон.
– Вам, конечно, уже успели доложить, что я встаю поздно и не выхожу из своих комнат до полудня... В общем, это так, но и не так. У меня очень обширная деятельность, мосье Мегрэ, и в действительности я начинаю день довольно рано. Прежде всего, на мне лежит руководство всем домом, а он у нас большой. Если я сама не буду звонить поставщикам, не знаю, что мы будем есть и какие счета получим в конце месяца... Мадам Вокен прекрасная кухарка, но она до сих пор боится телефона и сразу начинает заикаться... Много времени отнимают дети... Хоть они и выросли, все равно приходится заниматься их одеждой, следить за тем, что они делают... Если бы не я, Гюс ходил бы круглый год в тиковых брюках, джемпере и теннисных туфлях... Это еще что!.. Я уже не говорю о делах, которым себя посвящаю... Другие довольствуются тем, что посылают чек и присутствуют на благотворительном коктейле, но когда дело доходит до работы, там Где надо приложить руки - не к кому обратиться...
Мегрэ ожидал, терпеливый, вежливый, такой терпеливый и такой вежливый, что сам удивлялся.
– Я представляю, мосье Мегрэ, что у вас тоже хлопотливая жизнь, ведь вы тоже...
– Но я, мадам, только чиновник...
Она засмеялась, обнажив при этом все зубы и кончик розового языка. Мегрэ поразился, до чего он был острым, этот кончик. Ее светлые волосы отливали медью, а глаза казались зелеными, но скорее были мутно-серыми.
Сколько ей было? Сорок? Немногим больше? Немногим меньше? Сорок пять? Определить было невозможно, настолько ощущалась работа института красоты.