Мегре колеблется
Шрифт:
Увы!.. Комиссар совсем не ценил таких слов. Неподкупный судья, гордость судейского сословия, внушающий своим дочерям чувство долга...
Однако в ее устах они почти не звучали фальшиво. Она не давала собеседнику времени сосредоточиться на том, что горорила, лицо ее было беспокойным, все тело - в движении, а слова быстро следовали за словами, мысли за мыслями, образы за образами.
– Действительно, в этом ломе стало страшно... И больше всех это испытываю я... Нет! Только не вообразите, что эти письма писала я... Я слишком прямой человек, чтобы идти окольными путями. Если бы я захотела вас увидеть, я бы позвонила вам, как это сделала сегодня утром. Но мне страшно... И не столько за себя, сколько за него... Я не знаю, что он может сделать, но чувствую, что собирается, что он на пределе, что в него бес какой-то вселился и толкает его на трагический поступок...
– Что привело вас к этой мысли?
– Да ведь вы его видели.
– Он показался мне очень спокойным, уравновешенным, и я обнаружил в нем склонность к юмору...
– К юмору весьма мрачному, чтобы не сказать висельному... Этот человек занимается "самоедством". Дела отнимают у него не более двух-трех дней в неделю, и большую часть разысканий берет на себя Рене Тортю. Мой муж читает журналы, посылает во все концы света письма людям, которых никогда в жизни не видел, знает их только как авторов статей. Случается, что он по многу дней даже не выходит из дому, а довольствуется тем, что смотрит на мир из своего окна... Те же каштаны, та же стена, окружающая Елисейский дворец, я бы даже сказала, те же прохожие. Вы приходили дважды и даже не захотели со мной поговорить. А ведь я, к несчастью, в этом деле лицо/ заинтересованное больше всех. Не забывайте, что я его жена, хоть сам он зачастую этю забывает... У нас двое детей, за которыми еще нужно присматривать.
Она дала ему время отдышаться, пока зажигала сигарету. Это была уже четвертая. Курила она жадно, не замедляя речи, и будуар наполняли клубы дыма.
– Сомневаюсь, можете ли вы лучше меня предвидеть, что он способен совершить... Уж не задумал ли он покончить с собой?.. Это возможно... Но было бы ужасно, если бы после того как я так много лет пыталась сделать его счастливым... Моя ли вина, если это не удалось? Но, быть может, смерть грозит мне... А это вероятнее всего, ведь он мало-помалу стал меня ненавидеть... Вам это понятно? Его брат, невропатолог, смог бы нам это объяснить... Муж испытывает потребность обрушить на чью-нибудь голову все свои разочарования, всю злобу, все унижения...
– Простите меня, если...
– Позвольте, дайте мне докончить... Завтра, послезавтра, неважно когда, вас вызовут сюда... И вы увидите жертву... Это буду я... Заранее прощаю ему, так как знаю, что он не отвечает за свои поступки, и медицина, несмотря на все достижения...
– Вы смотрите на своего мужа как на больного?
– Да.
– Психоз?
– Быть может!
– Вы говорили об этом с врачами?
– Да.
– С врачами, которые его знают?
– Среди наших друзей есть много врачей...
– Что они вам сказали конкретно?
– Велели остерегаться...
– Остерегаться? Чего...
– Мы не касались деталей...
– Все они были одного мнения?
– Многие.
– Вы можете назвать их имена?
Мегрэ с нарочитой выразительностью вытащил из кармана свою черную записную книжку. Этого жеста было достаточно, чтобы она пошла на попятную.
– Не очень-то, корректно сообщать вам их имена, но если вы хотите, чтобы его подвергли экспертизе...
Тут уже Мегрэ утратил свой спокойный и добродушный вид... Лицо его стало твердым, на нем появилось выражение напряженности. Дело стало заходить слишком далеко.
– Когда вы звонили ко мне в полицию, чтобы попросить меня к вам зайти, была уже у вас в голове эта мысль?
– Какая мысль?
– Прямо или косвенно попросить меня, чтобы вашего мужа осмотрел психиатр?
– Pазве я так сказала? Ведь я даже не произнесла этого слова...
– Но вы на это довольно прозрачно намекнули.
– В таком случае вы меня плохо поняли... Либо я не так выразилась... Быть может, я слишком откровенна, слишком непосредственна... Я не даю себе труда выбирать слова... Я вам только говорила и говорю, что над нашей семьей нависло ощущение страха...
– А я у вас снова спрашиваю: чего же вы боитесь? Она опять села, словно изнемогая, и с унынием поглядела на Мегрэ:
– Не знаю, что вам еще сказать, мосье комиссар. Я полагала, что вы все поймете с первого слова... Я боюсь за себя, за него...
– Иначе говоря, боитесь, что он может вас убить или покончить с собой?
– Я понимаю, в это до смешного трудно поверить, когда все вокруг кажется таким спокойным,..
– Простите за нескромность. У вас с мужем продолжаются супружеские отношения?
– Прекратились год назад.
– Что было тому причиной?
– Я застала его с этой девкой...
– Мадемуазель Ваг?
– Да.
– В кабинете?
– Это было мерзко...
– И с тех пор вы запираете вашу дверь?.. Много раз он пытался к вам проникнуть?
– Один-единственный... Я ему выложила все, что у меня на сердце, и он ушел.
– Он не настаивал?
– Даже не извинился. Просто ушел, как человек, который ошибся комнатой...
– У вас были любовники?
– Что?!
Глаза ее стали колючими, взгляд суровым.
– Я вас спрашиваю, - невозмутимо повторил Мергэ, - имели ли вы любовников? Бывает ведь и такое, не правда ли?
– Только не в нашей семье. Знаете, мосье комиссар, если бы мой отец был здесь...
– Как судья, ваш отец понял бы, что мой долг задать вам этот вопрос. Вы только что мне говорили о нависшем над вами страхе, об угрозе, тяготеющей над вами и над вашим мужем. Вы в завуалированной форме подаете мне мысль показать вашего мужа психиатру... Следовательно, я должен...
– Простите... Я просто увлеклась... Любовников у меня не было и никогда не будет...
– Есть у вас оружие?
Она поднялась, выскользнула в соседнюю комнату, тут же вернулась и протянула Мегрэ маленький перламутровый револьвер.
– Осторожно... Он заряжен...
– Давно он у вас?
– Одна из моих подруг, склонная к мрачному юмору, подарила мне его после свадьбы...
– Вы не боялись, чтобы лети, играя...
– Они редко приходят ко мне в комнату, а когда были маленькие, оружие лежало в ящике под замком.