Мегрэ напуган
Шрифт:
– Он ревнив.
– Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.
– Он видит соперника в каждом мужчине.
И добавила странновато прозвучавшим голосом:
– И поделом.
– Что вы хотите этим сказать?
– Что это его право.
– Он любит вас?
– Думаю, да. Знаю, что не стою этого, но...
– Вы действительно не желаете присесть?
– Кто вы такой?
– Комиссар Мегрэ из парижской Уголовной полиции.
– Слышала о вас. А чего вы тут забыли?
Почему бы не потолковать с ней откровенно?
– Приехал в ваш город совершенно случайно навестить друга, с которым не виделся много лет.
– Это он вам рассказал обо мне?
– Нет. Я познакомился также и с вашим другом Аленом. Кстати, сегодня вечером приглашен к нему в гости.
Она чувствовала, что Мегрэ не лгал, но все ещё не могла успокоиться. Тем не менее пододвинула к себе стул, хотя села на него не сразу.
– Если он пока ещё и не попал в затруднительной положение, то рискует оказаться в нем с часу на час.
– С чего бы это?
По тону, каким она произнесла эту фразу, комиссар понял, что Сабати уже знала обо всем.
– Некоторые считают, что он, возможно, и есть тот человек, которого сейчас разыскивают.
– Из-за этих злодеяний? Вранье все это. Это не он. У него нет никаких причин...
Комиссар перебил её, протянув анонимное письмо, которое передал ему следователь. Она ознакомилась с ним, лицо напряглось, брови нахмурились.
– Интересно, кто это такое сморозил?
– Какая-то женщина.
– Это уж точно. И явно из тех, кто проживает в этом бараке.
– Это почему же?
– Никто о нас и знать не знает. Но даже и здесь, ручаюсь, никому было невдомек, что он за птица. Кто-то сводит счеты, гнусь такая. Ален никогда...
– Да вы присаживайтесь.
Она в конечном счете все же уступила ему, при этом тщательно прикрыв полами халата оголившиеся ноги.
– Так давно ли вы его любовница?
Она выпалили, не задумываясь:
– Восемь месяцев и одну неделю.
Комиссар едва не улыбнулся такой точности.
– И как все началось?
– Я работала тогда официанткой в кафе "У почты". Он нет-нет да и забегал туда, сядет, как всегда на одно и то же место, у окна, и глазеет на прохожих. Его все знали, здоровались, но сам он на разговор не шел. А потом я приметила, что он стал вдруг пялиться на меня.
Она с вызовом взглянула на комиссара.
– Вам и в самом деле охота узнать, как все у нас началось? Ладно! Расскажу, сами потом докумекаете, что он не такой человек, каким вы его себе представляете. Дальше - больше, Ален стал захаживать и вечерами пропустить рюмочку. Как-то раз задержался до закрытия. Поначалу я все подтрунивала над его громадными из-за очков глазищами, которыми он так и высматривал меня, где бы я не находилась в зале. А тут ещё свидание у меня было оговорено с одним виноторговцем, с ним вы ещё столкнетесь, уверена мы повернули направо в улочку и...
– Что потом?
– Как что? Улеглись на лавочку на Марсовом поле! Смекаете для чего? Обычно раз-два и готово. Разделались с этим, и я потрусила одна через площадь домой, вдруг слышу - шаги позади. Это был доктор. Немного струхнула. Обернулась, и говорю: чего, мол, надо. А тот сконфузился, затрудняется, что ответить. А потом знаете, что он тихо так пробормотал:
"- Ну зачем вы это сделали?"
Я чуть со смеху не упала.
– А вам что, завидно?
– Меня это опечалило.
– Это отчего же?
"А потом уже все кончилось объяснением в любви, в которой он, дескать, никак не решался до этого мне признаться, заверениями, что он человек глубоко несчастный. Вам смешно, да?
– Нет.
Все верно. Мегрэ не улыбался. Он прекрасно представлял себе Алена Верну в подобной ситуации.
– Так мы и колобродили до часу, а то и двух ночи. Я не выдержала и к концу разревелась.
– Он вас довел до сюда?
– Не в тот вечер. Это длилось ещё целую неделю. И почти все эти дни Ален просиживал в кафе, так и зыркая мне вслед. Ревновал даже тогда, когда я благодарила какого-нибудь мужчину за чаевые. Таим остался и до сих пор. Требует, чтобы я сидела дома и не высовывалась.
– Бьет?
Женщина инстинктивно подняла руку к синяку на щеке, рукав халата сполз, обнажив другие следы насилия, видимо, оставшиеся после сжатия запястий крепкими пальцами.
– Это его право, - повторила она не без гордости.
– И часто так бывает?
– Почти каждый раз.
– Но почему?
– Если вы не догадываетесь, чего же тогда объяснять. Любит и все. А вынужден жить с женой и детьми. Он не выносит не только её, но и малолеток.
– Так и сказал?
– Сама знаю.
– А вы ему рога наставляете?
Она замкнулась, одарив его лютым взглядом. Затем:
– Что, сболтнул кто-то?
И добавила более сухо:
– Первое время случалось, когда я ещё не поняла ничего. Думала, с ним, как и с остальными, без разницы. Когда занимаешься этим с четырнадцати лет, становится, как раз плюнуть. А он, узнав, аж взревел, думала, прикончит на месте. Я не попусту это говорю. Настолько разъяренного мужика ещё и не видела. Битый час лежал на кровати, глаза - в потолок, руки сжаты в кулак, онемел весь, чувствовала, жутко маялся.
– А вы продолжили, да?
– Раза два, три. Дура была, вот что скажу вам.
– А с тех пор?
– Нет!
– Он приходит сюда каждый вечер?
– Почти.
– Вчера ждали его?
Она замешкалась с ответом, гадая, как скажутся её ответы на Алене и желая любой ценой выгородить его.
– Какая разница?
– Но вам ведь нужно время от времени сходить на рынок.
– А я в город ни ногой, тут на уголочке у нас есть бакалейная лавка.
– А все остальное время проводите здесь, этакой затворницей?