Механическая принцесса
Шрифт:
– А кто же еще? – раздался голос Джема. Когда он вышел на свет, Уилл увидел, что капюшон его пергаментного одеяния был опущен, и их взгляды встретились. Его лицо, глаза, все было знакомым. Но раньше Уилл всегда чувствовал Джема, чувствовал его приближение и присутствие. Тот факт, что в этот раз Джем удивил его, было резким напоминанием о перемене в его парабатае.
– Твоего парабатая нет больше - сказал тихий голос позади него.
Беззвучной поступью Безмолвных Братьев Джем вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Уилл не мог
– Но,-сказал он-Ты здесь чтобы увидеть Тессу.
Джем спокойно посмотрел на него. Его глаза были серо-черными, как сланец, пронизанный прожилками обсидиана.
– А ты не подумал, что я воспользуюсь любым шансом, чтобы и тебя увидеть?
– Я не знал. Ты ушел после битвы, не попрощавшись.
Джем сделал несколько шагов вперед, в комнату.
Уилл почувствовал, как напряглась спина.
Был что-то странное, сильно отличающееся в том, как Джем теперь двигался, это была не плавность Сумеречного охотника, которую Уилл учился имитировать многие годы, а что-то странное, чуждое и новое.
Джем, должно быть, увидел что-то в выражении Уилла, потому что замолчал.
– Как я мог сказать прощай, - спросил он, - тебе?
Уилл позволил ножу выпасть из руки. Он застрял в деревянном полу.
– Как Сумеречные охотники делают? Ave atque Vale. И навсегда, брат, здравствуй и прощай.
– Но это слова смерти. Катуллус сказал их над могилой брата, не так ли?
Multas per gentes et multa per aequora vectus advenio has miseras, frater, ad inferias—
Уилл знал слова.
Через много принесенных водами, брат, я пришел на твою печальную могилу, чтобы я мог дать этим последний подарок умершим. Во веки веков, брат,здравствуй. Отныне и навсегда, прощай.
Он посмотрел.
– Ты ... запомнил стихотворение на латинском? Но ты был всегда тем, кто сможет запомнить музыку, а не слова ...
Он замолчал с коротким смешком.
– Не бери в голову. Ритуал Братства изменил это.
Он повернулся и прошел несколько шагов, затем резко развернулся лицом к Джему.
– Твоя скрипка в музыкальной комнате. Я думал, ты, возможно, возьмёшь её с собой ... Ты так заботилась о ней.
Нам нельзя брать с собой в Город Молчания ничего, кроме собственного тела и души, - сказал Джем.
– Я оставил здесь скрипку для какого-нибудь будущего Сумеречного охотника, который возможно захочет на ней сыграть.
– Не для меня, значит.
– Для меня была бы огромная честь, если бы ты взял ее и позаботился о ней. Но для тебя я оставил кое-что другое. В твоей комнате моя шкатулка для инь фень. Я подумал, что может ты, ее захочешь.
– Это кажется жестоким подарком, - сказал Уилл. – Который напоминал бы мне … - О том, что забрало тебя у меня. О том, что заставило тебя страдать.
– Нет, Уилл, - сказал Джем, который как всегда, понял Уилла без всяких объяснений.
– Она не всегда была шкатулкой для моих наркотиков. Она принадлежала моей матери. На ней изображена Богиня - Гуань Инь. Говорят, что когда она умерла и достигла врат рая, она остановилась и услышала крики страдания из человеческого мира, и не могла оставить его. Она осталась, чтобы помогать смертным, когда они не могут помочь себе. Она утешает страдающие сердца.
– Шкатулка не утешит меня.
– Изменение - не потеря, Уилл. Не всегда.
Уилл провёл рукой по влажным волосам.
– О, да-, сказал он с горечью.
– Возможно, в какой-то другой жизни, после этой, когда мы перейдем реку, или окажемся на Колесе, или какие другие слова вы используете для описания того как покинуть этот мир, я снова найду моего друга, моего парабатая. Но я потерял тебя сейчас-сейчас, когда ты нужен мне больше, чем когда-либо !-
Джем пересек комнату – как мерцающая тень, с легкой грацией Безмолвного Брата – и сейчас стоял возле камина.
Свет от камина озарил его лицо и Уилл увидел, что сквозь него словно проходит свет, своего рода сияние, которого прежде никогда не было.
Джем всегда светился от жизнелюбия и еще больше от великодушия, но это было что-то другое.
Казалось, сейчас Джем горит; это был далекий и одинокий свет, как свет звезды.
– Я не нужен тебе, Уилл.
Уилл посмотрел на себя, на нож у его ног, и вспомнил нож, обагренный кровью Джема и его, который он закопал у дерева на дороге Шрусбери-Уэлшпул.
– Всю жизнь, с тех пор как я появился в Институте, ты был зеркалом моей души. В тебе отражалось то хорошее, что было во мне. Только в тебе я обрел милосердие. Кто будет видеть меня таким, когда ты уйдешь?
Потом наступило молчание. Джем стоял неподвижно, как статуя. Взгляд Уилла искал и нашел руну парабатая на плече Джема; как и его собственная, она стала бледно-белой.
Наконец Джем заговорил.
Холодное безразличие исчезло из его голоса.
Уилл тяжело вздохнул, вспомнив что этот голос был с ним рядом с детства, будто устойчивый маяк, маяк доброты среди темноты.
– Верь в себя. Ты можешь быть своим собственным зеркалом.
– А что, если я не могу?
– прошептал Уилл - Я даже не знаю, как мне быть Сумеречным Охотником без тебя. Я всегда сражался только с тобой.
Джем шагнул вперед, и в этот раз Уилл не двигался, чтобы не помешать ему.
Он подошел так близко, что к нему можно было прикоснуться - Уилл рассеянно подумал, что он никогда прежде не находился так близко к Безмолвному Брату, что пергаментная одежда была соткана из странной, бледной ткани, жесткой, как кора дерева, и казалось, что от кожи Джема исходит холод, так же как от камня даже в жаркий день.