Механизм чуда
Шрифт:
— А раньше понимал? — Она все-таки сползла с табуретки и повисла на столешнице.
— Наверное, и раньше не понимал. Но сейчас ты летишь в пропасть. И не надо мне говорить про переходный возраст. Если у человека нет мозгов, они не появятся после двадцати. Думать надо сейчас!
Она думала. Так крепко думала, что мозги закипали. Если бы она хоть что-нибудь понимала! И никакая там была не пропасть. Только старая загнутая труба, о которую она споткнулась. А споткнулась она, потому что запуталась. Окончательно запуталась.
Как же хотелось, чтобы ее поддержали, сказали доброе слово. Отец? Нет, он сейчас будет только ворчать.
А поговорить надо. Жизненно необходимо. Кто у нее оставался? Не с Ксю же все это обсуждать.
Она взяла телефонную трубку, дохромала до своей комнаты, набрала номер Антона. После первого же звонка на соединении щелкнуло, гудок изменился — определитель номера. Теперь Антон знает, кто звонит. И может взять трубку, а может и не взять. Если до сих пор сердится, то не возьмет. Особенно после письма. Но они уже больше недели не разговаривали, и ей так хотелось услышать голос.
Сыпались гудки.
Еще вариант: нет дома.
Щелкнуло, гудки пропали. Ева вздрогнула.
— Алло! — Голос недовольный, сонный. Сказал с тяжелым вздохом. Как же много она успевает заметить за секунду.
— Привет! Это я.
— Кто — я?
— Антон! Это я, Ева.
— Какая Ева?
— Антон!
— Не знаю такую.
— И давно?
— С тех пор, как ты стала гулять с моим отцом.
— Ты что, издеваешься?
— Это ты издеваешься!
Повисла пауза. Ева чуть не бросила трубку, но ждала, надеясь на другие слова. Готовясь опередить, если Антон даст отбой первым.
— Знаешь, почему он так себя ведет? — тихо спросил Антон.
— Понятия не имею!
Сейчас она заплачет. Когда Антон был таким, все время хотелось плакать. Потому что это было несправедливо. Она его любит, а он ведет себя как… как… Как Ежик. Обидно. Очень обидно. Он же знает, что делает больно.
— Мой папочка мечтает мне досадить. Всю жизнь только этим и занимается. Его бесит, что я вообще живу, что у меня что-то получается без него. Это же он бросил мать, а потом стал злиться на нее. Без него ведь жизнь должна остановиться. А она не останавливается. Она дальше идет. И всем плевать, что он где-то там живет с другой. Но он не может пережить, что о нем не помнят, что его забыли. Вот и вертится рядом. Теперь будет крутиться около тебя, помощь предлагать. Он же такой обаятельный, такой галантный. Хрен старый! Он всех друзей у меня перехватывает! Чтобы только доказать, что без него я ничто!
Плакать сразу расхотелось. Что за чушь он несет?
— У тебя мания преследования.
— Что, понравился? Один букетик, и — понравился?
— Это тебе Пушкин нашептал?
— Без шептунов обошелся. И так все понятно.
Сдержалась, чтобы не крикнуть: «А раз понятно, то катись отсюда!» Вместо этого сказала:
— Я упала и разбила ногу. А еще я хочу тебя увидеть, потому что соскучилась. А еще, знаешь, вокруг столько всего непонятного происходит.
В разговоре что-то сломалось, будто звонок опять перескочил на определитель номера. Антон отговаривался. Прийти не может, занят, срочная работа. Отец подбросил, еще и Пушкин висит над душой. Он позвонит Пушкину, если тот сможет завтра, то они зайдут. А сейчас — никак. Даже через час. Даже через два. Матери надо помочь. Она отчет бухгалтерский пишет, надо программу переустановить.
Через пять минут Ева повесила трубку. Родилось чувство, что сейчас она говорила с незнакомцем. Антона, который ей так нравился, не существовало, она его придумала. Обыкновенного человека сделала таким, как ей хотелось. На самом деле он другой. Совсем другой. Он — не чудо. Не приключение на всю жизнь. Обычный парень. Ее любовь — это фантазия о чем-то несбыточном. Антон, как настоящий игрок, лишь подбрасывает на поле новые фишки. Ответной любви там нет.
Надрывно затрезвонил сотовый. Ева не шевелилась. О чем это она? Ей же звонят. Это ее сотовый! Рингтон поменяла, а привыкнуть не успела. Это Антон! Он сейчас придет!
— Мать! — орал Пушкин. — Инвалид ты наш! А знаешь, я тоже ногу подвернул.
— Дурной пример… — буркнула Ева.
Скорость передачи информации в этом мире оказалась сногсшибательной. Или Пушкин сейчас сидит у Антона и они вместе строчат задание Александра Николаевича, хихикая над Евиной неловкостью?
— Это еще не дурной пример, — заливался Пушкин. — Вот мне дядька рассказывал, как однажды с приятелем через дорогу перебегал. Широкая была дорога, по пять полос в каждую сторону. Они одну сторону перебежали, остановились на разделительной линии, ждут, когда машины пройдут. А за ними пацаны увязались. Один пробежал, а второй с грузовиком встретился. Так парень несколько метров летел, два раза перекувырнулся и башкой в асфальт вошел. Там уже отскребать было нечего. Вот это, я понимаю, пример.
Ева шарахнула трубку об стенку. Еще одна история Пушкина, и его самого придется отскребать от асфальта.
Она встала, дотащила себя до кухни, где на столешнице все еще красовался подвядший букет Александра Николаевича — столько усилий было приложено, чтобы он так долго прожил. Сунула цветы головками в мусорный пакет. Чтобы ничего больше с этим человеком не связывало, ничего не напоминало! Надо же! Он думал через Еву влиять на Антона. А вот и не получится! Без него жили и дальше проживем.
— Ой, как жалко, — вышла на шум мама. — Такой красивый. А у тебя там звонит в комнате что-то.
— Знаешь, мама, — Ева попыталась выпрямиться, но в спину стрельнуло, и она тяжело оперлась на стол. — Я решила больше не усложнять себе жизнь.
— Да? — мама округлила рот в удивлении. — А ты ее усложняла? Не заметила.
Телефон трезвонил, требовал внимания. Ева не отвечала. Звонил Антон. Звонил Александр Николаевич. Даже Левшин проснулся. Отец прав: наворотила она черт знает что. Откуда вдруг к ней такой интерес, с чего вдруг столько сочувствующих? С этим надо заканчивать. И хорошо бы телефон совсем выключить, но для этого пришлось бы лезть под кровать, куда она в сердцах отправила нерадивого служаку. С перебинтованной ногой делать это было неудобно. Поэтому никуда она не лезла, и мобильник звонил там сам с собой в темноте и пыли.
Ночью ей снились монстры. Они выбирались из-под кровати, гремели щупальцами, давили на больную ногу. Ева оглядывалась, ища машину времени, на которой она сюда прилетела. И не находила. А ведь машина была. Только что была. Стояла вот тут, за поворотом, в этих кустах, под этим деревом. Монстры наступали, хватали за больную коленку. Все это до того надоело, что Ева среди ночи стянула тугой бинт, сняла лангету. По коленке пробежал холодок. Хорошо-то как! Это не она больна. Это жизнь кривая.
А телефон все звонил и звонил. Щебетала Ксю, сообщала, что все ждут ее возвращения. Хмыкала командарм Че. Хихикал в трубку Волков.