Мекленбургская принцесса
Шрифт:
– Ты знаешь, – неожиданно призналась мать, – а ведь он мне и вправду нравился.
– Бопре? – на всякий случай уточнила Шурка. – Ну, да, он красавчик. Такие всегда нравятся женщинам.
– Что бы ты понимала, – засмеялась сквозь слезы Марта и взъерошила своей невероятной дочери волосы. – Нет, с тобой и впрямь происходит что-то неладное, и я никак не могу понять – хорошо это или плохо!
– Прости, мама, – искренне отвечала ей девочка. – Просто мне пришлось быстро повзрослеть.
– Тебе не за что извиняться, по крайней мере – передо мной. Я твоя мать и буду
– Хорошо, – не стала перечить дочка. – Я немедленно пойду и попрошу прощения у этого благородного господина. Тем более, что он очень милый и ничуть не меньший красавчик, чем этот мерзкий гугенот. Ей-богу, если они все таковы, то я начинаю понимать французского короля, устроившего Варфоломеевскую ночь!
– Не смей никогда так говорить, – снова нахмурилась мать. – Если кто-то услышит, как ты оправдываешь папистов, тебе не поздоровится! К тому же, мерзавцы встречаются везде, вне зависимости от веры. Это, кстати, мне твой отец говорил, а уж он-то действительно ненавидел католиков!
– А почему?
– Ну, как тебе сказать… его собирались сжечь на костре.
– Но кто?
– Мой отец. Курт Рашке.
– Господи, час от часу не легче! Но за что?
– Долгая история, моя девочка. Когда твой отец появился в нашем городке, он был еще очень юн, но так красив, что мало кто мог устоять перед ним. Мы с моей сестрой – Авророй, не смогли. И так уж случилось, что у неё стал расти живот.
– И почему я не удивлена, – хмыкнула про себя Шурка.
– Когда это вышло наружу, мой брат попытался убить твоего отца.
– И что же случилось?
– Это был честный поединок, – вздохнула Марта.
– Какой кошмар!
– Да уж. И тогда мой отец подкупил лжесвидетелей, чтобы они обвинили юного принца в колдовстве…
– Погоди-ка, я, кажется, слышала эту историю, – начала припоминать Шурка. – Это ведь случилось в Кляйнештадте?
– Конечно, слышала, – пожала плечами мать. – Об этом сплетничали все служанки твоей благородной бабушки. Так что нет ничего удивительного, что слухи дошли и до тебя, моя девочка.
– Но как же он смог спастись… погоди, это же ты его спасла, ведь так?
– Да.
– Ты так его любила?
– Больше жизни!
– А теперь?
– Теперь… не знаю. Но мне очень неприятно, когда ты говоришь о моём возможном замужестве!
– Я больше не буду!
– Очень на это надеюсь. А теперь иди к господину фон Гершову, и попроси у него прощения.
Шурка вздохнула и направилась к тому месту, где сидел померанец. Он с хмурым видом поглядывал на воду, видимо прикидывая, когда лодка прибудет в очередной раз, но та ещё была очень далеко. Девочка тихо подошла к офицеру и присела рядом с ним на песок.
– Вы на меня сердитесь? – немного виновато спросила она.
– Нет, Ваша Светлость, –
– Терпеть не могу, когда меня титулуют! – вздохнула Шурка. – Обычно ко мне так обращаются, когда собираются наказать.
– Вероятно, это случается довольно часто, – слабо улыбнулся тот.
– Язык мой – враг мой, – не стала отпираться принцесса.
– Вы что-то хотели?
– Да. Извиниться. Вы простите меня, господин фон Гершов?
– Я уже простил вас, Ваша Светлость.
– Ну, вот опять!
– Но, как мне называть вас?
– Друзья зовут меня Марией.
– Но вы принцесса…
– Я маленькая девочка, потому не будет никакой беды, если вы станете называть меня по имени.
– Хорошо… Мария.
– Вот и прекрасно, а как мне обращаться к вам? Так… господин фон Гершов, слишком длинно… Болеслав мне не нравится… давайте я буду звать вас Болеком?
Лицо померанца снова дрогнуло, и он поспешно отвернулся.
– Что случилось? – переполошилась Шурка. – Я опять сказала что-то обидное?
– Нет… просто, так меня называла только матушка и… ваш отец.
– Герцог Мекленбургский называл вас Болеком?
– Ну, да, а моего брата Лёликом. Это почему-то его забавляло.
– Странно… но если вас это обижает…
– Нет, отчего же. Если вам нравится, то можете. Только не на людях.
– Хорошо, ведь вы тоже не будете звать меня по имени при всех?
– Разумеется.
– Ну, вот и замечательно! – поднялась Шурка и довольно улыбнулась. – Теперь мы друзья?
– Как вам будет угодно… Мария.
– Да, совсем забыла, – замялась девочка, прежде, чем уйти, и лукаво улыбнулась. – Моя матушка, рассердится, если узнает, что я это сказала, но… она не только очень красивая, но к тому же добрая и умная. А еще у неё никогда не болит голова!
– Я вполне разделяю ваше мнение о фройляйн Марте, – удивленно вытаращил глаза померанец, – но боюсь, что не слишком понимаю, о чем вы!
– Это потому, что вы еще не женаты, – снисходительно заметила принцесса и с довольным видом отправилась назад.
Берлин был в те времена далеко не самой блестящей столицей в Германии, а потому в нем не часто собиралось такое представительное общество, как осенью 1618 года. Главным гостем был, несомненно, молодой шведский король Густав II Адольф, прибывший в Бранденбург инкогнито и, к своему удивлению, заставший там свою сестру мекленбургскую герцогиню Катарину, приехавшую накануне вместе с детьми. Он, разумеется, рад был встрече, тем более, что они с самого детства были очень близки. Но все же визит её оказался полной неожиданностью. Король прибыл по весьма личному, можно даже сказать – интимному, поводу. Дело в том, что он, наконец, осознал необходимость жениться. Не то, чтобы Густав Адольф не понимал этого раньше, но, будучи без памяти влюблен в свою давнюю фаворитку Эббу Браге, он не хотел слышать ни о ком другом. Увы – ни риксдаг, ни королева-мать – не одобряли подобного мезальянса, и его величеству, несмотря на все усилия, не удалось сломить их сопротивления.