Мельничиха из Тихого Омута
Шрифт:
Каждый день мимо мельницы проезжал судья Кроу. Как нарочно, я всякий раз была на улице, и он приподнимал шляпу, приветствуя меня. Я кланялась в ответ (как уж умела, простите меня, жители средневековья!), и с внутренним содроганием ждала, что сейчас судья остановится, доберется до нас и начнет задавать новые каверзные вопросы, но он, наверное, обиделся на меня во время нашей последней встречи, и лишний раз в сторону мельницы не смотрел.
Ну и ладно с ним. И без него хватало забот.
Положить в питы зелень?.. Нет, слишком скучно и постно. Начинка должна быть сочной, терпкой и, желательно,
Но возле озера грибов не водилось. Я пробродила по окрестностям несколько часов, но нашла только заросли поганок и мухоморов.
Очередным утром, после прополки водорослей возле колеса, я рассеянно разглядывала бесконечные грядки с луком, и вдруг ответ на мучивший меня вопрос пришел сам собой. А что если начинять лепешки луковым салатом?..
Луковый салат в годы студенческой юности меня научила делать однокурсница, приехавшая из экзотической африканской страны Замбии. В этом мировом салате было всего два компонента - лук и майонез, но вечно голодные студенты поглощали его с восторженным мычанием. Салат и в самом деле был необычным. Для его приготовления надо было нашинковать лук самыми тонкими полукольцами, одну часть сварить, пока лук не опускался на дно, вторую - обжарить в масле, смешать с майонезом и добавить немного сырого лука - для остроты и хруста. Самое забавное, что никто из пробовавших его впервые не мог угадать ингредиентов. Кто-то думал, что там сыр, кто-то искал грибы. Конечно, такой салатик лучше всего шел с мясом, но мы уплетали его и с хлебом. Почему бы не попробовать с питой?..
Дело оставалось за малым - надо было разжиться растительным маслом, чтобы сболтать майонез. Жонкелия пришла в ужас, когда я объявила, что иду в деревню, чтобы купить постного масла.
– Ты шиковать решила?!
– она только что руки не заламывала от горя и печали.
– Какое масло?! Дверь надо починить!
– Починим, - деловито сказала я, заплетая боковые прядки в косички, чтобы волосы не лезли в лицо.
– Но пока нам нужны вклады в будущее. Поэтому я иду в деревню, а вы займитесь луком. Начистите штук двадцать больших луковиц к моему возвращению.
– Зачем тебе столько лука?
– Жонкелия молитвенно вскинула руки.
– Ты точно не фея. У феи не может быть таких бредовых затей.
– Прекращаем ныть и начинаем работать, - бодро заявила я.
– Это теперь будет нашим девизом. Вот увидите - я раздобуду масло, и всё пойдет, как по маслу!
– Слышала уже такое, - заворчала старуха, выбирая корзину побольше и отправляясь в огород.
– Лучше бы раздобыла мужика!
– Примитивно мыслите, - вздохнула я.
– Дались вам эти мужики? Что сможет сделать мужчина, чего не сможет сделать женщина с головой?
– Курятник починить, - огрызнулась старуха.
Я досадливо махнула рукой и отправилась в Тихий Омут, сжимая в ладони три заветных грошена.
Глава 7. Что можно увидеть в медном чайнике?
На деревенской площади возле колодца стояли в очередь за водой девы из Тихого Омута. Нет, правда, их так и подмывало назвать с пафосом и торжественно - девы. Хорошенькие поселяночки в разноцветных платьях, в белых фартучках с оборками, грациозно держали на плечах кувшины и переговаривались между собой - то жеманно поводя глазами, то хихикая, кокетливо прикрывая рты ладошками.
Все девы как одна были красавицами. Фигуры у девиц были разными, но на мордашки они все были немного похожи - у всех чудесный цвет лица, кожа - как фарфор, розовые щечки, пунцовые пухлые губы. Различались они только цветом волос и глаз. Были здесь блондинки, были девицы с каштановыми косами, черноволосые, но у всех локоны были блестящими, уложенными волосочек к волосинке, а глаза сверкали, как драгоценные камни
– зеленые, синие, янтарно-карие, опушенные ресницами, под ровными соболиными бровями.
«Подиум какой-то, а не деревня», - подумала я с неудовольствием, немного закомплексовав на их фоне, но постаралась не выказать, как меня задело это внешнее превосходство. Жонкелия не считала свою невестку (а значит, и меня!) хорошенькой, а я была с ней категорически не согласна, но теперь готова была признать, что старуха права.
Девы при моем появлении прекратили щебетать и уставились на меня, провожая взглядами. Это показалось мне странным - я ведь не была холостым судьей на вороном коне. К чему бы такой интерес?
Я решительно толкнула двери в лавку Квакмайера и вошла. Внутри обнаружилась очередь возле прилавка - пять или шесть человек, и все мужчины. Я поздоровалась, глядя в стену -сразу со всеми, чтобы не пришлось никого называть по имени, ведь имен-то я и не знала. Один из мужчин - огромного роста, со светлыми волосами, топорщившимися надо лбом, как жесткая щетка, покупал табак. Он положил на прилавок монетку, и руки были такие же огромные, с крепкими широкими пальцами, в которые накрепко въелась копоть. Да, вот такого бы мужика на мельницу - и Жонкелия прыгала бы от радости. Такой и курятник бы починил, и двери, и окна застеклил...
Великан повернул голову, наши взгляды встретились, голубые глаза (совсем не драгоценные камни) равнодушно посмотрели на меня, но потом в этих глазах что-то промелькнуло, и взгляд стал настороженным, пристальным.
Отвернувшись к прилавку, я встала в конце очереди, но продолжала чувствовать этот взгляд. Другие мужчины тоже посматривали на меня - но иначе. С ленивым любопытством. Если верить тому, что Эдит бегала босиком по снегу, вряд ли ее особа могла вызвать у местных другой интерес. Деревенская дурочка, ещё больше помешавшаяся после смерти мужа.
– Как мой заказ, Фидо?
– спросил лавочник, насыпая в полотняный мешочек табак.
Запах от него был таким резким и пряным, что я не удержалась и чихнула.
Все немедленно посмотрели в мою сторону, а я сделала вид, что меня очень интересует медный чайник - блестящий, как зеркало. В его выгнутой поверхности отразилось моё лицо
– с широко расставленными глазами, с чуть вздернутым носом, и сразу же за моим плечом появилось другое - с правильными чертами, в обрамлении темного облака волос, с яркими глазами. В медном чайнике глаза казались янтарными, но я уже знала, что они синие, как сапфиры. И эти глаза смотрели на меня без любопытства, с презрительной насмешкой.