Мемуары белого медведя
Шрифт:
Я поспешила в театр и постучалась в застекленную дверь так сильно, что она треснула. К счастью, этого никто не видел, если не считать молодого человека с перекошенным лицом на плакате. Он подмигнул мне правым глазом, как бы приободряя: «Спокойно, никто ничего не заметил».
Рядом с театром находился парк. Выпив там стакан кваса, я коротала время за чтением газет, которыми были обклеены стены киоска. Ровно за час до начала представления я вернулась к театру.
— Мне нужно поговорить с Треплевым, — обратилась я в окошечко кассы.
До спектакля час, — ответили мне. — К артистам сейчас никого не пускают.
Это был
Представление было изысканным, особенно аппетитной мне показалась мертвая чайка на сцене.
После спектакля я пробралась в гримерную, где резко пахло пудрой. Перед настенными зеркалами стояли разноцветные баночки с косметикой. Актеры еще не вернулись. Я увидела искомый журнал, схватила его, торопливо перелистала и нашла текст собственного сочинения. Над ним имелся заголовок, но я не припоминала, чтобы как-то называла свой рассказ или просила кого-нибудь сделать это. Разумеется, дурацкий заголовок «Буря оваций моим слезам» придумал Морской лев. Мало того, он приписал, что это первая часть, а значит, будут и следующие! Негодяй анонсировал продолжение, даже не посоветовавшись с автором! Нет, его самоуправство определенно зашло слишком далеко.
Я услышала голоса из коридора, учуяла запах пота, смешанного с ароматом роз. Актеры и актрисы резко отпрянули к дверям, когда увидели меня в своей гримерной. Подняв журнал над головой, я провозгласила:
— Я — автор «Бури оваций моим слезам»!
Вошедшие недоуменно переглянулись и зашушукались, но мои слова возымели нужное действие: оцепенение на лицах людей уступило место благоговению. Эта перемена произошла в области их ртов, затем медленно поднялась ко лбам. Ресницы артистов кокетливо запорхали.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, присаживайтесь! — воскликнули голоса.
Мне предложили шаткую табуретку. Едва я попробовала сесть на нее, она захрустела, готовая развалиться под моим весом. Я предпочла продолжить беседу стоя.
— Позвольте ваш автограф! — подбежал ко мне Треплев, от которого пахло мылом, потом и спермой.
Вечером я прилетела обратно в Москву. Лежа в кровати и вдыхая знакомые ароматы, я размышляла о случившемся. Итак, теперь я автор, и обратного пути у меня нет. Раздумья мешали мне заснуть, и даже теплое молоко с медом не спасло положение. В детстве я всегда находилась в жестких рамках и всегда засыпала рано, чтобы вовремя встать на следующее утро и сразу приступить к тренировкам. Не так давно я поняла, что моему детству предшествовал еще один отрезок жизни, на протяжении которого мной не руководили никакие распорядки и часы. Я разглядывала луну, чувствовала на себе солнечные лучи и узнавала, как свет и тьма постепенно сменяют друг друга. Засыпание и подъем были не моим личным делом, а свойством природы. С началом детства природа закончилась. Я хочу разобраться, что происходило со мной до детства.
Повернувшись на спину, я уставилась на потолок и обнаружила там креветку, которая на самом деле была заурядным пятном. Сквозь него проступило худое лицо Треплева, который, впрочем, не имел сходства с креветкой. В течение предстоящих дней, недель, месяцев и лет этот человек будет выступать на сцене, будет в кого-нибудь влюбляться. Настанет день, и он умрет. А я? Я умру раньше. А Морской лев? Он умрет еще до меня. После смерти наши неисполненные желания и несказанные слова станут парить в воздухе, перемешиваться и опускаться на землю в виде тумана. Интересно, как этот туман будет выглядеть в глазах живых? Может, они забудут об усопших и, поднимая головы к небу, примутся вести банальные разговоры о погоде в духе: «Ну и ну, какой сегодня туман!»
Когда я проснулась, время шло к полудню. Я поспешила в издательство и застала Морского льва за работой.
— Дай мне, пожалуйста, свежий номер журнала!
— У нас не осталось ни одного экземпляра. Весь тираж распродан!
— Ты напечатал мою автобиографию.
— Может, и так.
— Почему ты не отправил мне авторский экземпляр?
— Ты же знаешь, отправка бандеролей — дело ненадежное. Я хотел при случае занести тебе журнал лично, но, как видишь, у меня дел по горло, а тот экземпляр, который я приберег для тебя, куда-то запропастился. И потом, зачем тебе перечитывать текст? Ты ведь помнишь, о чем писала, скажешь — нет?
На его лице не промелькнуло ни следа угрызений совести. Да и откуда им было взяться? Впрочем, он сказал правду — мне ни к чему было перечитывать собственный текст.
— Кстати, вторую часть ты должна сдать не позднее начала следующего месяца. Смотри не ленись! — произнес Морской лев и откашлялся.
— Почему ты пообещал продолжение, не спросив меня?
— Ну, право, было бы обидно, если бы такую увлекательную биографию не рассказали до конца!
Его лесть на короткое время смягчила мой гнев, но тут я вспомнила еще кое о чем.
— Тебе ведь известно, что я не умею плакать. Так почему ты выбрал это идиотское название?
Морской лев потер руки, будто вымешивая тесто, из которого слепит новый хлеб вранья. Я не унималась:
— Не смей ничего озаглавливать, не посоветовавшись с авторами! Хоть иногда вдумывайся в значение слов! Слезы — выражение человеческих эмоций. У меня нет слез, а есть только лед и снег. Но размораживать их, чтобы превратить в слезы, нельзя, понимаешь?
Морской лев ухмыльнулся и пошевелил подбородком. Похоже, он отыскал способ, как повернуть дело в свою пользу.
Ты видишь слово «слезы» и решаешь, будто речь идет о твоих слезах. Однако мир не вращается вокруг тебя. Не ты, а читатель должен проливать слезы. Ты же должна не плакать, а соблюдать сроки сдачи рукописей.
Я оробела от его хамства, почувствовав себя беззащитным тюлененком с недоразвитыми конечностями. При этом я не утратила способности проворно хватать, так что могла бы с легкостью обездвижить врага. Тот плюнул в меня следующей порцией сарказма:
— Ну, выговорилась? Тогда иди домой! У меня дел невпроворот.