Менестрели в пальто макси
Шрифт:
Тем временем я различил звуки другого оркестра - пока что очень далеко. Или то были отзвуки вчерашнего исполнения, только отразившиеся от этого дня? Кто тут разберет! Кого-то хоронили, вот что.
Оркестр приближался очень медленно. А ты, с узелком в руке, шла по пыльной улице - Гродненской или Сейнской. По немощеной, ухабистой улице. Но непременно шла. Вот ударили тарелки! Кого-то провожали в этот душный день. Когда я начал отличать звуки духового оркестра от лягушачьей симфонии, духовые умолкли. Сделают передышку и снова грянут. Так положено. Долго ждать не пришлось: они заиграли в тот самый миг, когда на том берегу озера я увидел тебя - в тени ельника ты стояла в желтом сарафане и издалека глядела на меня. Внезапно духовые грянули так оглушительно, что смолкли все лягушки. Даже не верилось — неужели?
Из-за поворота улицы выплыл разубранный цветами грузовик с откинутыми бортами. За ним шли люди, похожие
Безмолвствовали и лягушки, хотя этого человека, видимо, уже предали земле. Они молчали и тогда, когда мы с тобой направились к Неману - ты во что бы то ни стало желала показать, как можешь проплыть семь метров по течению. Почему они молчат? — неожиданно спросила ты. Я пожал плечами и отвинтил крышку фляги. — От глупости, — сказал я и завинтил крышку.
Когда мы, искупавшись, вернулись, со стороны озера не доносилось ни звука, хотя обычно в этот час лягушачий концерт достигал апогея. Утомились? Какая-нибудь резкая, неощутимая для человека перемена погоды? Едва ли. Когда мы вернулись к нашему дому близ леса и прилегли под яблоней рядом с качелями, мне показалось, что они снова завелись. Квакают?
– спросил я. Уже мерещится, - засмеялась ты. А я все напрягал слух: квакают или не квакают? Такой далекий, монотонный, даже тоскливый, ноющий звук. Не разберешь - то ли лягушки, то ли духовой.
В сумерки на танцплощадке под соснами доблестные парни наперебой приглашали Маргариту. Теперь она распустила свои косы. Я бы тоже непрочь с ней сплясать, но рядом стояла ты и держала меня за руку. Потом я медленно положил ее тебе на бедро. Ты все поняла. Народу на танцах было столько, что никто, даже при всем своем желании, не заметил бы, что вытворяла моя рука. Распевала Мирей Матье: Es geht mir gut, merci, cherie. Es geht mir gut, das macht die Liebe!
Мы не сговариваясь ушли с площадки и повернули к озеру Дайлиде. Легли под тем самым кустом и прислушались - не заведут ли снова? Твой животик бодро ходил вверх-вниз. В точности как у пленницы-лягушки. Я чувствовал, как движется кровь по Твоему Большому Кругу. Жизнь казалась не только сносной, но даже восхитительной. Мы знали — когда-нибудь остановится и наша кровь, но сейчас это было не страшно. В безмолвии все представлялось куда более значительным, чем предстоящие нам десятилетия. Даже такие обыденные мысли. Что ты сказала? — тихо спросил я. Ничего, — прошептала ты уже сквозь сон. Птицы, кажется, тоже спали.
1992
Фонтан
Из области гидрофилии
И ни слова больше, леди!
До зари велась беседа
Под журчание фонтана
В хороводе бледных теней...
1969
Fons, fontis — источник, источника. Casus genitivus. Живой, серебристый, искрящийся на свету, щекочет воображение и нечто под ложечкой. Никакой политики. Или - почти никакой.
Наш Фонтан: он невысок, он круглый, с цементными шарами, симметрично размещенными по центру бассейна. Рядом - в дощатых, наполовину погруженных в воду кадках - растения. Не экзотические - такие растут в обыкновенных прудах. Никаких скульптур, аллегорий. Это вам не Брюссель. Не Рим и даже не Петергоф. Вниманию начинающих поэтов: рифмы на фонтан - Джонатан, Ив Монтан, платан. На худой конец - Сантана, сутана, нирвана, саванна и пр. Рифмуется, как Милда и Матильда. Как дождь и дрожь. Как листик и мистик. Рифмы затертые, затасканные... Он не придет, не сядет рядом и не пронзит горящим взглядом. Да уж, не впечатляет. Ни Джонатана, ни Милды давно не видать, а кого нынче бросит в дрожь во время дождя! И листик без всякой мистики плавает на поверхности воды. Да хвоя, что без всякого смысла рифмуется с лихвою. Русское словцо при переводе утрачивает колорит и глубинную семантику. А ведь и русское население нашего городка являлось в воскресный день полюбоваться ликующими струями, помусорить
...Сторож городского парка входит в дощатую будку, наклоняется, что-то отвинчивает, откручивает и... Фонтан взметается, начинает говорить, шуметь, бить, низвергаться. Но не весь сразу. Поначалу вскидывается невысокая и не слишком чистая струйка, окропляет шары, растения-гидрофиты. Струйка пульсирует: подпрыгнет с умеренной амплитудой, вот-вот, кажется, угаснет, но через мгновение ослепительная струя летает почти вровень с вершинами сосен. Вонзается в сизое южнолитовское небо, пробивает в нем круглую брешь — и, если бы у тебя достало сил, ты бы мог вместе с Ангелом допрыгнуть до самой небесной приемной. Ух ты, как бьет! На полмили слышно - Фонтан пустили! Люди бросают полоть свои грядки, рыболовы оставляют закинутые удочки, даже господин мэр, прихлопнув муху «Эхом Литвы», почесав живот, бормочет: надо идти! Быстрей! Спектакль продлится не более получаса - струю надо экономить.
Фонтан работает! Со всех сторон стекаются обитатели. Сегодня воскресенье! Фонтан включают лишь на выходные и на праздники. Да, летом вроде бы чаще. Солидный люд не торопится, зато молодняк бежит бегом. Вокруг Фонтана плотная дорожка, газон и розарий. Это эпицентр города. Лавки -белые, как привитая сирень. Такие же пиджаки на оркестрантах. Пышные акации и золотые стволы сосен оттеняют скромное обаяние провинции. Шляпки, форменные кители, зонтики - это тоже кое о чем говорит.
Музыканты собираются на помосте дощатой эстрады - их знает весь город. Золотом отливают на предзакатном солнце медные трубы. Оркестр рассаживается по новым обитым дерматином стульям. В такие часы наш небольшой городок ощущает себя более достойным, добрым. Отрешается от обид, прощает врагов, влюбленные добела стискивают друг другу пальцы. Капельмейстер взмахивает вялой рукой — в городском саду начинается настоящая вечерняя жизнь. Бьет фонтан, струится, низвергается, гремит оркестр. Замирают пекари, почтальоны, пожарные. Гимназисты и суровые учителя. Вытирают глаза полицейские и уланы расквартированного полка. Господин Курайтис обращается к господину Микуленасу: что вы хотите - Европа!
Вальс «Как мило у солдат». Полька. Вальс «Плывет, плывет кораблик». Ум-па-па! Ум-па-па! Плывет такой кораблик - бумажный в бассейне Фонтана. Еще один. Плывут кораблики, туда, где высится курган. Мальчик в матроске перевешивается через край, силится поймать один кораблик и сваливается в воду. Сам же оттуда выбирается. И смех, и грех. Испорчен чей-то воскресный день, а к нему долго готовились. Обещали сфотографировать, для того и нарядили в матроску.
Фотограф тем временем занят гимназистками. На фоне - Фонтан и Ангел. Девушки предельно серьезны: кажется, как только сфотографируются — по парковой дорожке отправятся прямиком в монастырь. Уйдут и не вернутся - ни в воскресенье, ни в зеленую гимназию. Но озорник фотограф издает особый посвист - трелью сообщает обо всем отлично знакомой птичке, которая вот-вот выпорхнет из объектива, и девушки расцветают, словно розы. Возможно, пригодилось бы другое сравнение - как ромашки, как одуванчики, как душистая сирень, - но в двух шагах отсюда цветут взаправдашние розы -великолепные, ухоженные. Розарий, я уже говорил. Гордость парка, всего города и каждого жителя. Величайшая забота сторожа. Особенно в ночное время. А еще - на рассвете.
Снова «Плывет кораблик». Репертуар оркестра, как можно заметить, не слишком велик. Все впереди, они разучат. До начала Второй мировой войны еще есть немного времени, достаточно для репетиций.
Однажды ночью у Фонтана остановились артисты из Каунаса. Женщины погрузили ноги в прохладный бассейн. Они тоже гидрофиты. Мужчины вполголоса запели. Артисты! Они пьют пиво, вино тоже пьют, а также горилку. И поют, распевают. Потом усаживаются в свой автобус, что поджидает их у Ангела, и уезжают в свой Каунас. Гастроли окончены. Последнее представление пьесы Казиса Бинкиса «Молодняк» на провинциальной сцене. Завтра уже война.