Меня хранит твоя любовь
Шрифт:
Он сердито оборвал ее:
— Лучше съешьте все это, Рози.
Она ела и ела. Мейсон никогда не видел женщину, способную запихнуть в себя столько еды в один присест. После ветчины и хлеба, к которым Марни добавила горчицу и гарнир из салата, Рози умяла омлет, три толстых куска бекона, стакан апельсинового сока и три чашки кофе. Угнездившаяся на высоком стуле рядом со стойкой, она напоминала ему белку, запасающую орехи на долгую холодную зиму. И хотя за время трапезы
Когда девушка осушила третью чашку кофе, Мейсон спросил:
— Не хотите ли теперь заполнить некоторые пустые места анкеты?
Роз аккуратно вытерла рот бумажной салфеткой, подсунутой Марни где-то между омлетом и сандвичем. Она посчитала, что обязана ему — за еду, доброту, за то, что не вызвал полицию.
— Что бы вы хотели узнать в первую очередь?
— Розалинда Беннет — ваше настоящее имя?
— Нет.
Его брови взлетели вверх, но больше он никак не откликнулся. Просто ожидал продолжения. Что ей в нем импонировало, так это молчаливое терпение. Большинство людей стали бы торопить и расспрашивать. И потому она сообщила ему то, что обычно держала при себе:
— Я не знаю своего настоящего имени.
— Амнезия? — спросила Марни. Облокотившись о стойку и положив подбородок на ладонь, она заворожено смотрела на нее.
Роз фыркнула. Марни ей нравилась, хотя, вне всякого сомнения, ей следует поменьше смотреть телевизионные сериалы.
— Ничего такого… медицинского. Меня бросили малышкой.
— Ах ты, боже мой!
Мейсон среагировал менее шумно, но и его лицо смягчилось.
— Кто же тогда дал вам имя?
— Государство. Вместе с датой рождения.
Пара темных бровей сошлась на переносице.
— Не пойму что-то.
— Первого февраля, двадцать три года назад, полиция обнаружила меня, бродившую в одних трусиках. На пересечении улицы Розалинды и Беннет авеню в Детройте. Розалинда Беннет, теперь ясно?
— А отсюда — Рози…
Она пожала плечами, ощущая неловкость от сострадания, читаемого в его глазах.
— Не самое плохое имя.
— А что потом? — захотела узнать Марни.
Роз подобрала вилку и принялась гонять по тарелке то немногое, что там еще оставалось от обильного завтрака.
— Приют, конечно.
— Почему не усыновление? — тихо спросил Мейсон.
Ну да, усыновление, счастливый конец. Она перестала верить в сказки практически одновременно с тем, как выяснилась правда о Санта-Клаусе.
— Однажды меня практически удочерили. Самые первые люди, что меня взяли. Я жила с ними до шести лет. Очень милая пожилая пара. Они занимались усыновлениями с давних пор. Взяли около десятка детей. Некоторые из них до сих пор с ними живут.
— Что случилось?
В ней что-то изменилось. Мейсон
— Не сработало, — просто ответила она, хотя он понимал, что не может быть ничего простого в боли, испытываемой отвергнутым малышом.
Через голову Рози Мейсон послал сестре предупредительный взгляд на случай, если ее любопытство преодолеет правила хорошего тона.
Но остановить Марни не представлялось возможным.
— И что произошло потом?
Роз нервно смяла салфетку, потом начала рвать ее на мелкие клочки. Несмотря на все признаки сильных переживаний, когда она продолжила, тон ее остался невозмутимым. Слова, монотонно произносимые ею, пробирали Мейсона до ледяной дрожи.
— После меня отдавали еще в пять разных семей. Из трех я сбегала. Шесть месяцев в колонии для несовершеннолетних за… небольшое недопонимание.
— Разве не было никого, к кому вы могли бы обратиться за помощью? — негромко спросил Мейсон.
Тон, больше чем слова, тронул ее до слез. Несколько секунд она собиралась с духом, стараясь избавиться от воспоминаний, которым редко позволяла вырываться на свободу.
— В день, когда мне стукнуло восемнадцать, государство заявило, что больше я — не его забота. Так что я собрала свое барахло и покинула здание приюта номер шесть.
— И ты никогда не искала своих биологических родителей? — спросила Марни.
— Нет. Я им не нужна.
— Откуда такая уверенность? На твоем месте я бы хотела встретиться с ними, поглядеть им в лицо, по крайней мере.
— Прекрати к ней приставать, Марни. Доведешь ее до несварения желудка. — Произнеся это, Мейсон улыбнулся Роз.
Она глядела, как двигаются его губы. Рот у него что надо. И хорошо сочетается с милой ямочкой на подбородке и угольно-черными глазами, проникающими в самую душу.
— Ладно, спасибо за завтрак. — Роз отодвинула тарелку в сторону и встала. Из кармана джинсов она достала чек, который Мейсон настойчиво сунул ей во второй раз, после того как она пришла в себя. Осторожно разгладив помятости, положила его рядом с пустым стаканом из-под сока. — Я действительно очень ценю то, что вы для меня сделали. — Ее голос упал до срывающегося шепота. Мейсон тоже поднялся.
— Я довезу вас до банка. Получите деньги, а после подыщем вам место, где остановиться.
— Вы хотите, чтобы я осталась?
— Мотель запросит с нее шестьдесят баксов за ночь, — заметила Марни.
— Шестьдесят за ночь? — повторила Роз, почувствовав тошноту, не то от переедания, не то от мысли потратить хоть пенни на съем жилья, между тем, как деньги требовались ей для покупки машины. — Я не могу себе позволить платить больше четырехсот долларов в неделю за комнату.