Меняя лица
Шрифт:
— Нет, конечно. Было весело.
— Но Эмброуз не подошел.
— Не-а.
— Мне жаль, Ферн. — Бейли прекрасно знал о ее чувствах и помнил, в каком отчаянии она была, когда раскрылась правда о любовных записках.
— Как думаешь, может ли кто-нибудь вроде Эмброуза влюбиться в такую, как я? — Ферн поймала взгляд Бейли в зеркале, зная, что он ее поймет.
— Только если ему очень повезет.
— Ох, Бейли. — Ферн покачала головой, но была признательна за эти слова и за то, что он говорил всерьез.
Домой ехать не хотелось, и они начали кататься туда-сюда по Мейн-стрит. Свет фар старого синего фургона и одинокие силуэты его пассажиров отражались в темных витринах городских лавочек. Спустя какое-то время Ферн свернула с главной улицы и направила машину в сторону дома, внезапно почувствовав усталость и желание оказаться в своей уютной постели.
— С этим иногда сложно смириться, — вдруг выпалил Бейли.
Ферн ждала, когда он продолжит.
— Сложно смириться с тем, что тебя никогда не будут любить так, как ты того хочешь.
На секунду Ферн решила, что он рассуждает о ней и Эмброузе. Но потом поняла, что речь вовсе не о безответной любви… Не совсем о ней. Он говорил о своей болезни и Рите. О том, что никогда не сможет ей дать и о том, что она бы от него никогда не захотела. Ведь он болен — и никогда не поправится.
— Порой мне кажется, что я больше не в силах это выносить, — голос Бейли надломился, и он замолчал так же внезапно, как заговорил.
Глаза Ферн наполнились слезами, она смахнула их. Въехав в темный гараж Шинов, где над их головами тут же включился свет, она припарковала фургон, расстегнула ремень безопасности и повернулась на своем сидении так, чтобы видеть брата. Лицо Бейли в тени казалось изможденным, и Ферн стало страшно: она вспомнила, что когда-нибудь его не станет. И случится это скоро… Она потянулась и взяла его за руку.
— Бывают такие моменты, как сейчас, Бейли. Когда тебе кажется, что сил не осталось. А потом ты понимаешь: это не так. У тебя всегда есть силы. Ты очень сильный. Ты сделаешь глубокий вдох, проглотишь боль, потерпишь еще чуток, и в конце концов у тебя откроется второе дыхание. — Губы дрожали, глаза резало от слез — все это противоречило ее утешительным словам.
Бейли кивнул, но и в его глазах стояли слезы.
— Иногда нужно просто признать, что ты в дерьме. Понимаешь, Ферн?
Ферн кивнула, крепче сжимая его руку.
— Да. И это нормально.
— Нужно просто признать. Встретиться с дерьмом лицом к лицу, — голос Бейли становился жестче. — Смириться с ним, покрутиться в нем, слиться с ним воедино, — Бейли вздохнул.
Ему становилось лучше, когда он ругался. Порой крепкое словечко может стать отличным лекарством.
Ферн слабо улыбнулась.
— Слиться с дерьмом воедино?
— Да! Если так нужно.
— У меня дома есть мороженое «Рокки Роуд». Оно немного похоже на дерьмо. Как насчет того, чтобы слиться с ним воедино?
— Оно и правда похоже на какашку. С этими кусочками орехов… Я за.
— Фу, Бейли!
Бейли крякнул, а Ферн забралась назад, расстегнула ремни, удерживавшие коляску, и открыла раздвижную дверь.
— Бейли.
— Да?
— Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, Ферн.
* * *
Той ночью, сняв сияющее платье, распустив замысловатую прическу и смыв макияж, Ферн перед зеркалом в своей спальне стала разглядывать себя нагую. Она немного вытянулась — почти метр шестьдесят, совсем неплохо. По-прежнему худая, но, по крайней мере, больше не выглядит на двенадцать.
Она улыбнулась, любуясь ровными белыми зубами, ради которых столько страдала. Волосы наконец оправились от летнего кошмара. Решив, что с короткой прической будет меньше проблем, она тогда попросила своего парикмахера Конни подстричь ее под мальчика. Но даже после стрижки волосы остались длинноватыми, и весь выпускной класс она ходила с прической, как у Энни из бродвейского шоу[16] — с кудряшками, торчащими в разные стороны, точно в парике из семидесятых. Теперь же они отросли до плеч, и Ферн собирала их в хвост. Она пообещала себе больше не стричься. Хотела отрастить волосы до самой талии, надеясь, что тогда кудри под тяжестью немного выпрямятся. Как у Николь Кидман в «Днях грома». Николь Кидман шли рыжие волосы, но она была высокой. Ферн вздохнула и натянула пижаму. Элмо таращился на нее с груди топа.
— Элмо любит тебя! — сказала она себе, изображая, как могла, писклявый голос игрушки.
Может, пришло время купить новую одежду, сменить стиль? Она явно казалась бы старше, если бы перестала носить пижамы с Элмо и купила бы джинсы по размеру и пару футболок, подчеркивающих грудь.
Неужели она по-прежнему некрасива? Или все настолько привыкли видеть в ней дурнушку, что их мнение уже не изменить? Под всеми она подразумевала парней из школы. И в первую очередь Эмброуза.
Ферн села за свой маленький стол и включила компьютер. Она писала новый роман, но с прежним сюжетом. Во всех ее историях принц влюблялся в простолюдинку, рок-звезда отдавал сердце фанатке, президента очаровывала простая школьная учительница, а миллиардер терял голову от продавщицы. Во всех прослеживалась общая тема, закономерность, и Ферн не задумывалась, почему так происходит. Обычно она всегда писала от первого лица, легко могла представить себя на месте главной героини, наделяла ее длинными ногами, шелковистыми волосами, пышной грудью и голубыми глазами. Сегодня ее взгляд невольно возвращался к зеркалу, к собственному бледному лицу, усыпанному веснушками…
Она долго таращилась на монитор. Думала о выпускном, о том, что Эмброуз не обратил на нее внимания. Об их с Бейли разговоре в машине — о том, что иногда нужно сдаться окружающему нас дерьму, пусть это и временная капитуляция. О вещах, которые она не понимала, и о том, что чувствовала по отношению к себе. И вдруг сами собой полились слова, рифмы, чувства, которыми она заполнила пустую страницу.
Если мы — создания Божьих рук,
Он смеялся, нас всех творя?
Над ушами, которым неведом звук,
Над глазами, что смотрят зря?
Над ногами, что сделать не могут шаг
И не смогут уже вовек?
Завиток кудрей — это чей-то знак?
Где тут Бог, а где человек?
Если он придумал меня такой,
Он обязан держать ответ.
Для чего был вылеплен облик мой —
Или смысла в нем вовсе нет?
Я — досадный сбой, череда помех;