Мери Поппинс для квартета
Шрифт:
Машка фыркнула, типа, открыл Америку. Теперь на дочь посмотрела уже я. Потом – на квартет. Много чего пообещала взглядом. Как я поняла, язык взглядов и жестов они читали просто на ура.
– Так в чем суть игры? – уточнил Сергей.
– Мы задаем друг другу вопросы. Сначала – вы мне по одному. Потом все разом, например, Сергею. Потом Льву, Артуру и Ивану. Порядок установим. Если кто-то не хочет или не может отвечать на вопрос, то спрашивающий может задать другой.
Все четверо переглянулись. Кивнули. Меня вот просто завораживало, как они делали все
– А теперь песня, – улыбнулся Лев.
Четверка разошлась по своим микрофонам.
Машка подняла руку.
– Что? – спросил у нее Лев, уже успевший опустить руки на клавиатуру.
– Можно я записывать буду?
Ребенок вытащил телефон.
– Ну, во-первых, репетиции пишутся, мы потом материал отсматриваем и отслушиваем, что понаработали. А во-вторых… – Он взглядом посоветовался с остальными. – Можно, только без разрешения в сеть не выкладывать.
Ребенок закивал.
Раздались переливы нот. Я в наслаждении закрыла глаза.
– В юном месяце апреле в старом парке тает снег…
Вот как в нотах можно было передать полет, надежду, тревогу… И какую-то мольбу? Я не анализировала, кто какую партию из этих четверых вел, я не смотрела, кто как пел, кто дирижировал, как летали пальцы Льва над роялем, как держал основу Сергей, как звенели нежными колокольчиками Иван и Артур.
Я наслаждалась.
И когда стихли последние ноты, то тихо вытерла глаза и сказала:
– Спасибо.
Не знаю отчего, но смутились все четверо. По логике они должны были привыкнуть к подобному.
Дальше они работали, пели, расписывали партии, разучивали вокализы. И, кстати говоря, если бы я не знала, что Сергей не работал с ними год, ни за что не догадалась бы, что он уходил.
Отработали они, на мой взгляд, замечательно, мы с Машкой так и вовсе были в восторге. Потом послушали Машу – ей пришлось распеваться. По этим бесконечным ми-ми-ми то вверх, то вниз.
Ребенок старался, Артур руководил, Лев играл, Иван и Сергей снова шуршали нотными листами.
– Дышать ребенка научите, – посоветовал Иван. – Голос – рабочий, дыхание – никуда.
Время летело. Потом парни с аппетитом поели – каждого ждал упакованный паек. Суп, второе и салат. Все разложено по мисочкам и подписано.
– Вот приедет Инна Львовна – будет нам счастье, – поморщился Артур, с неприязнью глядя на еду.
– Вот с осени зарядим по гастролям – будешь это с наслаждением вспоминать, – отозвался Лев.
Сергей просто сосредоточенно ел, Иван, похоже, был не с нами.
И я как-то задумалась: хорошо это или плохо, что сейчас мы наблюдаем такую идиллию? Словно ничего не произошло. Не было бунта Сергея, не было работы с другим солистом, не было целого года порознь… Ни ультиматума хозяина балагана, ни меня как… кого? Помощницы? Контролера? Дрессировщика?
Они вот реально делали вид, что все как обычно и как надо? Или просто пели с той же цифры, на которой остановились, пока ни о чем не думая и ничего не анализируя?
И, самое главное, как мне себя вести, чтобы им помочь?
К концу обеда я так ничего и не надумала. Решила просто понаблюдать и посмотреть, что будет получаться. Так что, как и Иван, я толком не поняла, что ела.
Мы вернулись в репетиционный зал, я села, приготовилась слушать. Машка унеслась учиться дышать. Я расслабилась и приготовилась наслаждаться.
– Под запись прогоним старый альбом, посмотрим, что отберем на концерт, – скомандовал Лев.
Все кивнули. Микрофоны установили по одной линии, выстроились. Иван, потом Артур, Лев и на другом конце – Сергей.
Я вспомнила, что программа в тот год, когда Сергей ушел, была романсовая. И мысленно тяжко вздохнула. Вот романсы я любила. Но когда их громыхали великолепными голосами – совершенно нет. Посмотрим, что получится…
– Ехали на тройке с бубенцами… – начал Сергей.
И я снова вздохнула. Пожалуй, его голос мне нравился больше всех. Ничего личного, просто именно такой тембр, низкий, глубокий, богатый, я люблю. Но вот тут он стал показывать и красоту, и мощь, и силу, и переливы. И цыганщину.
И к тому же они грохотали, демонстрируя всю красоту голосов. Дело хорошее, но романсы.
Не люблю такое, вот правда. Не надо отчаяние громыхать. Его проживать надо по-другому.
– Если ты еще раз повернешься ко мне спиной, когда я пою, и начнешь смеяться – я развернусь и просто уйду, – тихо проговорил Сергей, внезапно прекратив петь.
Не знаю, как остальные, а я вздрогнула от неожиданности.
Пение оборвалось, сбилось и погасло. Музыка продолжала играть что-то сложно-симфоническое, но разом осиротевшее.
Ну надо же. Ждала-ждала, а взрыв пропустила. Сергей замер у микрофона, Лев стоял к нему спиной. Злой, напряженной спиной.
Иван торопливо щелкнул мышкой – вырубил минусовку. Артур потер глаза и щетинистый подбородок. Теноры переглянулись удивленно и встревоженно. Лев, к которому и была обращена данная тирада, только зло усмехнулся.
А Сергея прорвало.
– Меня позвала Зоя четырнадцать лет назад – проект надо было спасать, все было готово, только Вадик от вас отказался. Я согласился, хотя… и работа имелась, и проект собственный. Ладно, я не жалею. Много лет – и все просто замечательно. Но… Я ушел. Вчера меня позвал Олег. Потому что… проект снова надо спасать. И вот что я вам скажу – я могу это сделать. Но взамен я требую уважения. Потому что… невозможно по стольку часов работать, петь, жить бок о бок – и встречать такое откровенное хамство.
Он обвел всех бешеным взглядом – и замолчал! Ты ж моя умница! Высказался наконец! Выпустил ярость и обиду. Хорошо, потому что иначе нельзя. Просто задушит.
– Уважения, говоришь? – Лев медленно развернулся к нему. Взгляд совершенно бешеный, глаза просто черная пропасть, даже зелень исчезла. – Какого уважения ты хочешь, если решил развалить группу? И упорно, целый год над этим успешно работал? Если действовал только всем во вред?
– Что? Ты придурок конченый.
– Ты хотел уйти из группы, – упрямо повторил Лев.