Мери Поппинс для квартета
Шрифт:
– Вот как-то они это делают! – Вчера я еле-еле загнала ее в кровать, настолько перевозбужденной была дочь. – Значит, и я научусь.
Меня же тревожила невыполнимость поставленной задачи. Это легко сказать: «Чтобы они прекратили скандалить – и просто пели». Думаю, эти четверо – не идиоты и прекрасно сами понимают, что им выгодно, а что – нет. Что им жизненно важно не рассориться с Олегом Викторовичем, тем еще Карабасом, надо признать. Важно петь, раз уж у них получилось пролезть, как я понимаю, на Олимп. Важно не растерять аудиторию, а в идеале нарастить ее.
Но… пустились они во все тяжкие. Что там говорил господин Томбасов? Я снова стала листать
– Проказница мартышка, осел, козел да косолапый мишка затеяли играть квартет… – проворчала я.
И снова уставилась в фотографии и биографии.
Светленький еще с нормальной прической, так ему значительно лучше, кстати говоря. Иван он – кто б сомневался. Сам по себе симпатичный мужчина, а не помесь болонки королевы и молодого Есенина как сейчас. И не такой уж мальчик молоденький. На данный момент ему тридцать пять, как и мне. С семи лет в интернате при консерватории. Родители-москвичи. Не понимаю я такого. Карьера, возможности, таланты, но отправить ребенка куда-то в таком возрасте… Не знаю. Тенор-альтино, самый высокий. Дирижер, хормейстер… Красный диплом консерватории. Однако. Так это он им вокальные партии расписывает? Любопытно. Женат. Ребенку два года. Мальчик.
Второй – Артур. Тот же интернат при консерватории, те же семь лет. А ты откуда? Москва. Тоже. Что у нас с ним? Тенор, красный диплом. Тоже дирижер. Какие молодцы. Получается, на карьеру заточены с младых ногтей. Что же тогда у них произошло? Что именно прогнило в датском королевстве?
Одно ясно – что-то все-таки прогнило…
Так, Артур у нас разведен, дочери, как и Машке, тринадцать. Развод – свежий. Чуть меньше года. Добро пожаловать в клуб.
Третий. Я вглядывалась в зеленые ехидные глаза следующего персонажа, Льва! И понимала, что вот от этого как раз и будут если не все проблемы, то большая часть. Москвич, академическая семья. Дедушка – преподаватель консерватории. Мама и папа – гастролирующие пианисты. Красный диплом. Тот же интернат. А этого с чего? Стажировался в Ла Скала? Милан, однако. И с чего тебя в эстрадники занесло?
Бунт? Жажда наживы?
Любопытно…
Как бы то ни было, четырнадцать лет назад – это им было сколько? Совсем маленькие. Их преподаватель собрала группу. О как! Проходил конкурс правительства города Москва. Выиграли. И теперь на официальных мероприятиях представляют столицу.
Пафос, однако. Молодцы.
Что у нас еще… С басами у них сложные отношения. Первый – их однокурсник. Ничего, кроме упоминания, не сохранилось, но убрали его за пару дней буквально до начала конкурса. Что там произошло? Загулял? Не пожелал? Нашел другую работу? За пару дней ввести нового солиста… Что там они исполняли? Классическое произведение, народное и одно на свой выбор.
Вот так у них появился Сергей. Что у нас про него? Высокий мощный брюнет. Он на семь лет постарше ребят. И, получается… Однокурсник жены Томбасова? Точно. Значит, к нему обратились за помощью. Ему решительно не шли смокинги и костюмы – в них он казался тяжеловеснее, чем вот так, в джинсах и футболке.
В прошлом году, выходит, он просто покидает группу. И Томбасов его отпускает.
Про их нового солиста-басиста в папке было только имя и фотография. Странно. Что-то Томбасов задумал. Еще бы сообщил об этом – вообще было бы хорошо.
Я тяжко вздохнула, потом тихонько рассмеялась. Шофер посмотрел на меня вопросительно. Я покачала головой – все хорошо.
Поймала себя на том, что ко мне тихонько подкрался азарт. Вот зачем, а? Ладно, в школе, когда заходишь к выпускному классу – и видишь из года в год одну и ту же картинку: практически никто не собирается ничего учить. И причины самые разные. Кому-то лень, кто-то убедил себя, что все равно не сдаст, кто-то решил, что оно само сдастся – чего напрягаться лишний раз.
И решаешь для себя что-то и говоришь недобро: «Ну, хо-ро-шо!» И дальше начинается выковыривание мозгов чайной ложечкой. Прежде всего – себе. В этом году никакущему девятому классу, от которого отказались все, мне удалось объяснить, как писать экзаменационное сочинение, сразу в сентябре. Выдала им текст и спросила, что такое доброта. А текст был про кошку, в которую злые люди плеснули кипятком.
Девчонки, наши шебутные, непокорные, хабалистые девчонки, с которыми сладить никто не мог, все как на подбор из крайне неблагополучных семей, едва сдерживали слезы, маты и шипели: «Убивать таких надо!» Мы долго разговаривали. И я выяснила про них одну интересную вещь: насколько они не любили людей, насколько были разочарованы в них, настолько обожали кошек и собак. Бездомных, брошенных. На этой почве мы и нашли общий язык. А после того, как пристроили вместе нескольких кошек… Они и сами сдали отлично, и парней заставили.
А тот текст, с которого начался наш разговор, я скачала для первого занятия совершенно случайно. Или случайностей не бывает?
Так что теперь я испытывала похожий душевный подъем. Во мне зудело желание доказать, что я и с этим вызовом справлюсь.
Смешно. Тщеславно… Охо-хо.
На этой плодотворной мысли я и заснула.
Я ведь все понимала. Чувствовала, что машина останавливается, мне подсовывают подушку. Машка негромко смеется, дождь шуршит за окном, тикают дворники, скрипя по лобовому стеклу. Радио хрипит – помехи. Иногда голос диктора прорывается, но потом снова тонет. Водитель почему-то радио не выключает, несмотря на то что в этой части дороги оно совсем не ловит. Мы снова едем. Дочь пытается покормить водителя, Клео забирается ко мне, утыкается носом. Я все это слышу, только глаз раскрыть не могу. Но мне хорошо и почему-то спокойно, хотя я всегда боюсь заснуть в машине – никогда не сплю даже в качестве пассажира. Но сегодня – странный день.
– Сегодня по Санкт-Петербургу и области дожди, ветрено, но уже завтра ветер переменится и….шшшшшш…
Ветер переменится. Переменится ветер…
– Маш, дай-ка плед. Вот так… И сама что-нибудь накинь – сильный ветер…. Зонт! Возьми его…. Взяла? Аккуратно…
В ветер вплетается бархатный голос, он что-то говорит Машке сначала громко, потом шепотом. Я улыбаюсь. Меня подхватывают на руки, шепчут: «Приехали». И мне становится так хорошо, так приятно, как будто я после длинной, бесконечно длинной дороги попала домой. Я обнимаю мужчину – сильного, мощного, притягательного. Утыкаюсь ему носом в шею, вдыхаю легкий, едва уловимый запах ветра и моря. Слышу довольный смешок над собой. Меня несут. Бережно. И я засыпаю окончательно.
Ночь. В окно смотрит луна. Чужой дом, в котором я оказалась. Странно, но нет тревоги. Я поднимаюсь, открываю все двери подряд. Одна ведет в гардеробную, вторая – в лавандовую ванну, третья – в коридор.
В соседней комнате сладко спит Машка, а Клео караулит ее сон.
«Выспалась? – говорит ее снисходительный взгляд. – Да, замучила ты себя изрядно. Иди, отдыхай, я присмотрю».
Я улыбаюсь кошке и уже собираюсь было идти спать дальше, как вдруг… слышу мужские голоса где-то внизу. Слышу свое имя.