Мерси, камарад!
Шрифт:
Тиль прошмыгнул внутрь церкви, в которой царил приятный полумрак. В одной из стен зияла рваная дыра от снаряда. На скамейках разложены молитвенники, как будто вот-вот сюда войдут прихожане и начнется служба.
Под сапогами хрустели осколки цветного стекла. По спине Тиля пополз неприятный холодок.
Эйзельт, словно побежденный боксер, которого спас от поражения гонг судьи, бессильно опустился на скамью органиста. Потом он небрежно тронул несколько регистров, словно каждый день только этим и занимался. Руки сами начали играть, выражая в звуках органа то, что у него было на душе.
Обер-лейтенант
Эйзельт со страхом подумал о том, что за последние десять лет он ни разу не вспомнил о боге. Звуки органа разбудили в нем юношеские воспоминания. А чем стала для него церковь в годы войны? Топографическим значком, который можно найти на любой карте. Хорошо видимым ориентиром на местности, по которому можно превосходно пристреляться, с тем чтобы в нужный момент открыть огонь на поражение.
Дорога к месту, где стояли артиллерийские передки, находилась под сильным артиллерийским обстрелом, и никто не рисковал туда пробраться.
Эйзельт продолжал играть, сбиваясь порой на нечто похожее на марш. Глазами он искал Рорбека, который сидел на корточках за одной из колонн.
В уголках рта радиотехника затаилась горькая усмешка. «Чудо? — думал он. — Чудо будет, если мы выживем». И он сплюнул на каменные плиты пола.
Артиллерийская канонада не только не прекращалась, а становилась более угрожающей, пугая своим приближением.
— Жизнь нам всем задолжала, — глухо произнес Эйзельт.
— Лозунги Геббельса вряд ли сейчас помогут!
— Он только выразил надежду всех, — сказал начальник штаба. — А может, поможет он?..
— Кто это он? — спросил Рорбек.
Рядом с церковью раздалось несколько взрывов. Тиль подполз к колонне, возле которой сидел Рорбек, думавший над тем, как бы ему добраться до передков и подготовить их к движению.
Эйзельт сделал патетический жест рукой и сказал:
— Кто? Бог! Он существует и для тех, кто отвернулся от него. Бог любви, бог милосердия, должен же он существовать. Представляю, сколько людей сейчас обращают к господу богу свои мольбы, молят его: «О господи, ниспошли нам свою помощь. Ты всемогущ, ты вездесущ. Отврати нацеленные на нас англичанами снаряды, несущие смерть!»
Тиль вытер пот с лица и шеи. На миг он вспомнил Дениз, но звуки органа, извлекаемые проворными пальцами Эйзельта, отвлекли его мысли от девушки. Он видел перед собой перекошенное от страха лицо начальника штаба. Чудо… Возможно ли сейчас чудо, которое спасет их всех? Нет, такого чуда нет. Неделя за неделей они живут под артиллерийским огнем. День за днем они все время отступают, недосыпают. Каждую секунду Альтдерфер дергает их, нервирует. Эйзельт уже успел побывать на Восточном фронте. Он был под Сталинградом и уже не верит в мощь геринговских люфтваффе. Под Орлом он убедился в превосходстве командования Советской Армии над командованием вермахта. Им так и не удалось задержать наступление русских на Днепре. А крикливо разрекламированный Атлантический вал тоже рассыпался в пух и прах. И битва в Нормандии проиграна ими. На что же теперь уповать? На зовы о помощи? На чудо? А кто, собственно, поможет им вырваться из этого котла?
— Бог всегда стоял на стороне богатых и сытых! — со злостью выкрикнул Тиль, стараясь перекричать орган. — Я убедился в этом на собственном опыте.
Эйзельт уставился на лейтенанта неподвижным взглядом.
— Признаюсь, что раньше я верил в бога. Мой духовный отец мог бы подтвердить это. — Голос обер-лейтенанта Эйзельта прозвучал как-то отчужденно, неестественно.
Рорбек на четвереньках прополз позади скамьи органиста. А Эйзельт ногами в сапогах периодически надавливал на педали органа…
Вдруг мощный взрыв потряс здание. Крышу купола снесло прямым попаданием снаряда. Звуки органа смолкли.
— Вот сейчас твой духовный отец должен бы замолвить за тебя словечко перед богом, да и за нас за всех тоже. — Тиль пытался произнести эти слова хладнокровно, но в голосе его все же звучал страх.
— Хинрих, ты сейчас рассуждаешь как обыватель. Быть может, бог вообще уже никому ни в чем не может помочь…
— Ты же член СА, Людвиг, убежденный член партии. Бог и свастика, читал я где-то у Розенберга, нераздельны. Гитлер уже уповает на провидение!
— Фюрер заставит плутократов встать на колени. И почему бы ему не уповать на провидение? — Эйзельт начал искать опору, чтобы встать.
— А русские? — не унимался Рорбек. — Они уже в Восточной Пруссии. Они оказались там безо всякого провидения, просто потому, что сильнее нас.
Послышался страшный вой снаряда. Земля содрогнулась.
— Сильнее? Раз один человек захватил в свои руки власть, следовательно, он должен располагать властью, чтобы вызволить нас отсюда. — Эйзельт решительно тряхнул головой. Пальцы его снова забегали по регистрам. Послышалось нечто похожее на Баденвейлерский марш. Вдруг лицо его исказила гримаса, и он воскликнул: — Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! — Он вздрогнул всем телом, в уголках губ показалась пена. И вдруг разразился хохотом, тело его еще больше задрожало, а он все хохотал и хохотал: — Они нас предали и продали!..
«Эйзельта можно отправлять в сумасшедший дом», — подумал Тиль и побежал туда, где были укрыты передки. Сквозь дым проглядывало серо-желтое солнце. Местность вокруг церкви напоминала лунный ландшафт с многочисленными кратерами от разрывов бомб и снарядов. Надгробные памятники были выворочены взрывами. У гипсовых ангелов не хватало носов и ушей. Мраморные надгробия разбиты. Лейтенант шел словно пьяный, спотыкаясь на каждом шагу, ступая среди развалин, сбитых веток деревьев, обрывков телефонных проводов.
Через открытое поле катили машины с радиооборудованием, которое каким-то чудом уже погрузили. Машины взвода были еще замаскированы. Несколько легкораненых с отсутствующим видом ждали разрешения сесть в машину. Здесь собрались все, вплоть до Альтдерфера и радиста, не хватало только Кубицы.
В населенном пункте было тихо, снаряды рвались только вокруг церкви, которая то и дело окутывалась облачками пыли.
Эйзельт все еще импровизировал на органе, и постепенно становилось ясно, что он играл Баха.