Мертвая вода
Шрифт:
— Ну-ну, а тебя, значит, хряк и пальцем не тронул… — проворчал он. — Интересно только, каким образом он оказался здесь и почему так мирно спит.
— О, это все презренная магия. Не иллюзии в блестках, конечно, но тоже сойдет. Неплохая идея насчет коромысла, кстати. Правда, есть одна проблемка. Маленькая такая проблемка в виде чертовой кучи гексов по всему замку! — вспыхнула чародейка. — Видишь ли, зелье для подчинения разума, которое они не могут засечь, у меня с собой было. А вот зелья для хитроумных замков я готовить не умею, какая жалость! Типичная ни на что не годная «сладенькая магичка»!
Данатос расслабился и звонко хохотнул:
— Говорил
Феликса не могла не заметить, что Данатос назвал друга не тем именем, которым он представился хозяевам замка. «Впрочем, нечему удивляться, — рассудила она. — Не я одна здесь скрываюсь под чужим именем».
Бард, кажется, и правда начал успокаиваться. С его лица исчезло возмущенное выражение, он сделал пару шагов и устало плюхнулся в ближайшее кресло. Феликса глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.
— Это яд цветов Черного Пламени. Моя наставница моментально распознала характерные симптомы, когда я рассказала ей о том, что случилось с отцом, — пояснила она. Разум лорда на какое-то время перестал брыкаться, но за лобной костью начинала скапливаться пульсирующая, мучительная боль. — Черное Пламя — это название дерева, которое растет у подножий вулканов. Когда начинается извержение, эти деревья не умирают, а загораются огнем черного цвета. После этого на них распускаются ядовитые цветки, два-три на все дерево. Они цветут, пока не застынет лава у корней, потом очень быстро сворачиваются и засыхают. Эти цветы питаются жаром, простого тепла им недостаточно. Если сделать из них вытяжку и смешать с вулканическим пеплом, то при взаимодействии с водой — или слюной в случае Брис — она начинает тянуть тепло из всего, чего коснется, — Лаэрт в кресле нахмурился и замер, будто перестал дышать. — Вода смешивается с пеплом, отделяя его от вытяжки, и яд распространяется по всей доступной области, в данном случае — по человеческому телу. Вскоре температура падает ниже нуля, а вся жидкость испаряется от магического жара. Яд вытягивает из тела тепло и нагревается… пока не закипит и не выпарит всю кровь, лимфу, не иссушит слизистые. Если мы не поторопимся, от твоей сестры останется только прозрачная мумия.
Мак-Лаэрт застыл в своем кресле, выпучив глаза от ее рассказа и нервно сглатывая каждые несколько секунд. Данатос только кивнул, будто и не надеялся на хоть сколько-нибудь благополучный исход.
— Так. Это худшее, о чем я когда-либо слышал. Я подозревал, что сестра может умереть, но надеялся, что яд не такой мощный. В крайнем случае, я бы попробовал нанять мага, чтобы он помог вытянуть часть яда в мое тело. У меня очень быстрая регенерация, — признался Дани. — Но из твоих слов явно следует, что это только погубит еще и меня, невзирая на все мои силы.
— Ты сказала, если не поторопимся, — Лаэрт виновато посмотрел на нее, будто боялся, что она передумает им помогать из-за его поведения. — Значит, лекарство есть? Ее можно спасти, так?
Феликса бросила презрительный взгляд в сторону Мордреда. Если бы все было так просто…
— Все так. Я бы не сказала, что это лекарство, но помочь ей можно.
Данатос и Лаэрт обеспокоенно переглянулись.
— Есть какое-то «но»?
Феликса кивнула.
— Ты нам не скажешь, — покачал головой Дани.
«В этом нет необходимости, — погрустнела Фель. — Все и так будет предельно ясно».
— Это касается только меня. Речь идет об одном артефакте с Острова Жизни. Никто другой не сможет воспользоваться им, так что мои проблемы не имеют значения.
«До конца эпохи, пока Тьма не сойдется со Светом под началом Странницы, пришедшей из мира без сердца, — вспомнила Феликса. — Все так надеялись, что я здесь ни при чем. Что пафосное звание Дочери Меча и Магии не имеет ко мне отношения. А теперь мне достанется то, к чему наверняка очень рвался этот Ребеллион, властитель дум старого хрыча Мордреда. Потому что я не хочу, чтобы погибла лучшая жрица Трибогини… И чтобы этот золотой кот ее оплакивал. А, пророчество — не пророчество, старуха Марошка права: есть судьбы, которые я не в силах перековать. Глупо было спорить с наставницей».
— Тебе придется нанести себе вред? — сделал догадку Лаэрт.
Девушка улыбнулась уголком рта.
— Можно и так сказать. Хотя я буду не единственной, кто пострадает! — Оборотень и музыкант вопросительно посмотрели на нее. — Брисигида здорово накостыляет нам, когда узнает, что ее спасло.
* * *
Коридор был освещен тускло. Факелы сильно чадили — качество масла оставляло желать лучшего.
— Бедеран изготавливает лучшее масло на материке, — покачал головой Лаэрт, — а старый хряк скупится на нормальный факел.
— А в Арделорее вообще давно перестали пользоваться маслом и смолой, — припомнил Данатос. — Алхимики вывели состав, который горит почти без дыма, и пропитку для фитиля, чтобы дольше горел. Во всех храмах держали такие светильники вместо факелов. Чародейки по праздникам зажигали магические огни в бедных кварталах — и они светили по несколько дней…
— Тише вы, — шикнула Феликса. — Не хватало только слуг раньше времени переполошить!
Оборотень тут же умолк и виновато оглянулся на нее. Лорд Мордред под управлением разума Феликсы безучастно крался впереди Данатоса, тихо, как никогда в жизни.
— Так с нами же хозяин замка, — Лаэрт пожал плечами. — Чего им полошиться?
— То есть ты считаешь, что им покажется совершенно нормальным, что лорд Пигсвелл среди ночи решил прокрасться в свою сокровищницу, прихватив не только магичку-любовницу и горе-музыканта, но и внезапно повзрослевшего конюха?! — подняла брови Феликса.
Лаэрт закатил глаза и поджал губы, но послушно замолчал.
Вскоре они добрались до белой с серебром двери. Феликсе было непросто заставить хозяина замка открыть ее — ему застилал разум страх перед своим покровителем. Наконец дверь мягко повернулась на петлях, и чародейка снова увидела полки с дивными шкатулками и баснословные сундуки. Но в этот раз она обратила внимание на то, что выловила в мыслях барона: маленький столик в самом дальнем углу, и на нем — простой деревянный сундучок, грубо вытесанный из дуба с Острова Жизни.
— Данатос, — тихо позвала она, — вон тот сундук.
Оборотень кивнул. Лаэрт повернулся к ней:
— Это спасет Брис? Ты сможешь его открыть? — с тревогой спросил он. Феликса вдруг подумала, что это, должно быть, и есть настоящий Лаэрт. Не зазнавшийся музыкант, не ехидный шпион, не лже-любовник — но человек, который дорожит чужой жизнью куда больше собственной.
Феликса неуверенно кивнула:
— Я попытаюсь, но, в любом случае, не здесь. Остальное я возьму сама.
Лаэрт с сомнением оглядел ее.