Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
– Я знаю, Леннарт, – осторожно сказала Юлия. – Мне рассказывала Астрид. Я знаю, что случилось с вашим папой.
Леннарт опустил голову.
– Что ж, никакого секрета здесь нет.
– И о Нильсе Канте. Сколько вам было лет, когда это случилось?
– Восемь. – Леннарт ответил так быстро, словно ждал вопроса. – Восемь лет. Я только пошел в школу. В Марнесе. Последние дни перед каникулами, солнце, жарко… настроение замечательное. И вдруг ребята вокруг… они уже что-то слышали – перестрелка в поезде, кого-то из марнесских убили… Кого – никто не знал. И только когда я пришел
Он замолчал, уставившись в какую-то неизвестную точку в пространстве. Мысли его были далеко в прошлом. Юлия представила его восьмилетним ребенком, ошеломленным, но, возможно, еще не понимающим, что потерял отца – навсегда. Безвозвратно, необратимо.
– А полицейским разрешают плакать?
– Почему же нет? Просто мы умеем отключать эмоции. Этому учат, – сказал он, на этот раз без улыбки. – Нильс Кант… я никогда с ним не встречался. Даже странно – жили в нескольких километрах. Он больше чем на десять лет старше меня. И он вдруг застрелил моего отца.
– А потом… что вы о нем думали? Нет-нет… дурацкий вопрос. Совершенно ясно. Без вопросов. Вы его ненавидели.
Она попыталась представить, как бы себя повела, если бы встретилась лицом к лицу с убийцей Йенса, и не представила.
– Да, разумеется, я ненавидел Нильса Канта всеми фибрами души, как когда-то выражались. Но и боялся… Я помню этот страх. Уснуть не мог. Боялся, что он вернется на Эланд, чтобы убить и меня, и мою маму. И долго не мог избавиться от этих страхов.
– Кое-кто утверждает, что он жив, – тихо сказала Юлия. – Вы слышали такие разговоры?
– Кто жив?
– Нильс Кант.
– Жив? Это невозможно.
– Невозможно… Я тоже в это не верю…
– Канта нет в живых, – убежденно сказал Леннарт и отрезал большой кусок пиццы.
– Я же говорю – и я не верю. Но Герлоф о нем все время говорит… похоже, старается убедить меня, что это Кант похитил Йенса. Йенс в тот день встретил Канта, который к тому времени уже лежал в гробу больше десяти лет.
– Кант погиб в шестьдесят третьем. Гроб сюда привезли из Боргхольма. Осенью. И еще… конечно, это не для распространения, но полиция в Боргхольме вскрывала гроб. Под большим секретом. Не знаю, почему они делали из этого тайну – может, боялись Веры Кант… или сильно уважали. У нее денег было – куры не клюют. А земель и того больше.
– И что? Было там тело?
Леннарт кивнул.
– Я сам видел, – тихо сказал он. – Это тоже щепетильный факт, так что… в общем, когда привезли гроб…
– На одном из сухогрузов Мальма, – вставила Юлия.
– Ну да… Кто это вас так просветил? Герлоф? Ну-ну… Я тогда только начинал в Марнесе, к тому времени два года отслужил в Векшё, уволился и приехал сюда. И тут этот гроб… я попросил разрешения приехать в Боргхольм и присутствовать при вскрытии. Конечно, служебных причин у меня не было, только личные, но мне пошли навстречу. Гроб лежал в пакгаузе, ждали людей из похоронного бюро. В большом деревянном ящике с печатью шведского консульства в какой-то южноамериканской стране. Были и документы. Короче, гроб открыли – какой-то пожилой полицейский этим занимался. И в гробу был труп Нильса
Леннарт осекся, посмотрел на пиццу и, очевидно, сообразил, что тема не совсем десертная.
– Извините за детали, – сказал он.
– Неважно. А откуда известно, что это был Кант? Отпечатки пальцев?
– Его отпечатков в регистре не было. И зубной карты не было. Его идентифицировали по старому перелому пальцев – в юности подрался с кем-то в каменоломне – я сам слышал эту историю от старожилов в Стенвике. И на трупе тоже… переломы на том же месте.
Они опять замолчали.
– И как это было? Что вы почувствовали, когда увидели труп Канта?
– Ничего, – сказал Леннарт, немного подумав. – Ничего я не почувствовал. Мне хотелось увидеть живого Канта, а труп в суд не приведешь.
– А вы были когда-нибудь в доме Веры Кант? Когда искали Йенса – туда тоже заходили?
Леннарт задумался и покачал головой.
– Нет… а почему мы должны были туда заходить?
– Не знаю… я просто пытаюсь представить, куда Йенс мог пойти. Если он не пошел к воде и не пошел в альвар… то куда? Мог зайти к соседям. А дом Веры Кант в двух сотнях метров от нашего.
– Но зачем ему туда идти? И если уж пришел, почему остался?
– Не знаю… Упал… а кто знает, может, Вера Кант была такой же зверюгой, как ее сын.
Ты зашел туда, Йенс, и Вера заперла за тобой дверь.
– Это, конечно, только домыслы… Но у меня есть предложение – давайте заглянем в этот дом. Вместе со мной…
– Заглянуть? Вы имеете в виду, зайти в виллу Кантов? Зачем?
– Просто посмотреть. Пять минут. Завтра я уезжаю в Гётеборг. – Юлия смотрела на него, не отводя глаз. Ей хотелось рассказать про свет, который она видела в окне, но решила промолчать – а вдруг показалось? – Это же не взлом – зайти в необитаемый, брошенный дом? А вы-то, как полицейский, наверняка имеете право…
Леннарт отрицательно покачал головой.
– У нас очень жесткие правила. Конечно, как единственный полицейский на весь Марнес, я мог бы себе позволить некоторую импровизацию, но знаете…
– Нас никто и не увидит, – быстро сказала Юлия, не давая ему времени искать аргументы. – В Стенвике никого нет. Вилла Кантов стоит в окружении летних домиков вроде нашего, и повторяю: там никого, кроме меня, нет.
Леннарт посмотрел на часы.
– Мне пора на собрание.
– А после собрания?
– Вы что… сегодня туда собрались?
Она молча кивнула.
– Ну что ж… посмотрим. Собрание может затянуться. Если нет, я вам позвоню. У вас мобильник есть?
– Пожалуйста, я вас очень прошу. – Она оторвала кусочек картона от коробки из-под пиццы и записала свой номер.
Леннарт повертел в руках криво оторванную, с пятном жира картонку и решительно сунул в нагрудный карман.
– Сами ничего не предпринимайте, – строго сказал он.
– Не буду.
– Вилла Кантов выглядит так, что вот-вот развалится.