Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
Дружеская деловая встреча на терминале компании, 1959 год.
Герлофу не показалось, что физиономии участников дружеской деловой встречи лучатся дружелюбием. Только один какой-то парень с плотницким аршином слегка улыбается, остальные, в том числе и главные герои, Кант и Мальм, убийственно серьезны.
Тысяча девятьсот пятьдесят девятый. За пару лет до того, как Мартин купил свой первый большой сухогруз.
На этой фотографии, гораздо более крупного формата, чем приведенная в книге,
– Один из наших друзей. – Герлоф показал пальцем на Мальма. – Корабельщик с Эланда.
– А-а… – Хеймерссон не проявил к новости ни малейшего интереса. – Да… раньше-то тут… баржа за баржей. Лес возили на Эланд. У вас-то там своего леса не сыскать.
– Лес-то у нас был… приехали ваши с материка и все вырубили, – отпарировал Герлоф и показал на фотографию. – А это Август Кант? Или кто?
– Это – да. Это директор.
– Племянник его… известная фигура. Нильс Кант.
– А, этот… да, слышали. Полицейского убил. И слышали, и в газетах читали. Но он-то ведь помер? Сбежал за границу и там помер.
– Да, кажется… А здесь-то он бывал?
– Мне кажется, директор не особенно его привечал. Чтобы заговорить о нем с кем-то… никогда такого не было. Ну и другие тоже… рот на замок, если директор поблизости.
– А может, просто не хотел, чтобы другие знали, где Нильс прячется? – предположил Герлоф. – Семейная тайна… это такая штука.
– А может, и так, – согласился Хеймерссон. – Но быть-то он здесь бывал, как же… в последний раз сразу, как с Эланда утек.
– Да? И что же? С дядей поговорить? Встретились они?
– Чего не знаю, того не знаю. Он несколько дней здесь ошивался… люди видели. В лесу прятался. – Хеймерссон ткнул в одну из фотографий. – Гуннар… он да я, мы тогда подмастерьями были, но я видеть не видел Канта-то младшего, а вот Гуннар – да. Гуннар все хвалился: я, дескать, видел этого, он мне денег дал. Но Гуннар вообще не дурак был похвастать. Кто-то в конце концов все же стукнул в полицию – дескать, тот самый Нильс Кант, здесь он. Ну, те приехали, торчали здесь несколько дней. Засада вроде. Народ, конечно, психовал… да нам-то что. У нас работа есть. Работали, как всегда. А он так и не появился.
Герлоф живо представил, как юный Нильс Кант, пригибаясь и оглядываясь, пересекает двор и осторожно стучит в окошко дядиного кабинета.
– А Эрнст… ну тот, который земляк ваш. Он тоже спрашивал насчет этой фотографии? Этой, на терминале?
Хеймерссон задумался.
– Что-то такое было… Точно! Он тоже около нее остановился. Имена хотел узнать.
– Имена? Рабочих, что ли? С лесопилки?
– Ну да. Я сказал ему, кого помню. Все же забывается с годами, правда? Чего далеко ходить – я вот, к примеру, уж не помню…
– И я бы хотел… узнать
– А почему же нельзя, ясное дело, можно. Не секрет. Вот слева, к примеру…
Оказалось, Хеймерссон помнит почти всех. Троих он не узнал, возможно, это были моряки, на лесопилке он их не видел, а может, и видел, но забыл. Остальных Герлоф записал, одного за другим. Пер Бенгтссон, Кнут Линдквист, Андерс Окергрен, Клес Фрисель, Гуннар Юханссон, Ян Экендаль, Микаель Ларссон. Знакомых среди них не было, и Герлоф никак не мог сообразить, зачем эти имена понадобились Эрнсту.
Хеймерссон, нимало не удивляясь странному поведению любителей музеев, повел их дальше. Они прошли через коридор в другую комнату. Пройдемте в другой зал, сказал их гид, но какой там зал… Комната как комната.
– А здесь наш первый компьютер. Называется «Эверест». И размером примерно такой же, – заученно пошутил Хеймерссон. – Такими они и были в то время.
Герлоф отсутствующе кивнул. Экспозиция посвящена развитию лесопильного дела. Статистические выкладки, фотографии пилорам… Действительно, ничего общего – сегодняшняя пилорама и довоенная.
– Очень интересно, спасибо, – больше десяти минут Герлоф не выдержал.
– Чего там, – попросту ответил Хеймерссон. – Всегда приятно, когда люди интересуются нашим делом.
Они вышли на территорию, и он показал на одно из стальных строений.
– Как раз получили рентгеновскую установку для контроля качества. Хотите посмотреть?
Герлоф краем глаза увидел, как Йон мотнул головой. Вид у Йона был такой, будто он с этого момента не только никогда в жизни не возьмет в руки дощечку, но даже и смотреть на нее не станет.
– Спасибо, – вежливо сказал Герлоф. – Боюсь, для нас, стариков, сложновато будет. Мы бы лучше спустились на погрузочный терминал, в гавань.
– В гавань? Ну, это вы громко сказали. Большие корабли сюда не заходят – мелко. А лайб уже давно нет, возим лесовозами.
– Все равно интересно, – бодро произнес Герлоф.
– Ну что ж… я тогда закрываю музей.
И в самом деле… то, что они увидели, гаванью назвать было трудно. Спустились к воде – не больше сотни метров. Маленький насыпной пирс почти обрушился, гранитные камни повыпадали из своих гнезд, и на их месте зияли дыры. Асфальт на подъезде даже трудно назвать асфальтом. Возможно, он им когда-то и был.
Рядом с пирсом – дощатые мостки, причал, который тоже давно нуждался в ремонте. Уж это… что у них досок, что ли, не хватает? На лесопилке-то!
У мостков одиноко качалась, жалобно поскрипывая, старая деревянная лодка, в тихой надежде, что ее все-таки не заставят переживать зимние шторма в воде.
Дул сильный и очень холодный ветер с материка. Герлоф посмотрел на горизонт – темная полоска, отделяющая серое море от чуть менее, но тоже серого неба. Красиво смоландское побережье: лес, озера, глубокие заливы, но Герлофу уже хотелось домой.