Мёртвая зыбь
Шрифт:
Хрущев: Пожалуйста! Хоть к Папе Римскому. У нас в КПК избраны люди, которые не хотят возврата к Сталинским временам, как вашей антипартийной группе хотелось бы. Можете больше не считать себя коммунистами и не расходовать из своих пенсий денег на партийные взносы. Маленкову еще рано на пенсию. Он поедет в Усть-Каменогорск ведать там электростанцией. Оттуда ему трудненько будет влезать в закулисные делишки. А насчет Шепилова подумаем, как использовать этого беспартийного специалиста. Ставлю на голосование высказанное мною предложение. Члены антипартийной группы и примкнувшие к ним не голосуют. Кто хотел бы высказаться по мотивам голосования?
Фурцева:
Хрущев: Кто еще после товарища Фурцевой? Товарищ Суслов? Прошу.
Суслов: Первая и высшая наша задача в сохранении в чистоте нашей коммунистической идеологии. Попытка вернуть нас к временам, когда этой идеологией прикрывались деяния культа личности, осужденного Двадцатым съездом, обречена. И я хочу отметить гуманность действий нашего Первого секретаря в отношении участников этой антипартийной вылазки. Пенсии и назначения с освобождением от уплаты партийных взносов. Добрая у вас душа, Никита Сергеевич. И я голосую за вас.
Хрущев: Слово товарищу Брежневу.
Брежнев: Я так же предан вам, Никита Сергеевич, как Екатерина Алексеевна, и так же готов защищать нашу коммунистическую идеологию, как и товарищ Суслов. И я с вами, и за вас, Никита Сергеевич.
Хрущев: А как наша молодежь, вчерашние комсомольские вожаки? Товарищи Семичасный и Шелепин?
Шелепин: Мы с товарищем Семичасным обменялись мнениями и у обоих, как у прежнего, так и у теперешнего руководителей ведомства госбезопасности одна и та же тревожная мысль. А нет ли здесь чужой руки, пытающейся помешать нашему продвижению во главе с товарищем Хрущевым к коммунизму? Слишком много бывали эти товарищи за рубежом, слишком много было у них возможностей общения с врагами нашего государства, начиная с Гитлера, Рибентропа и, наконец, Черчилля, развязавшего в Фултоне холодную войну. Наша сила в сплоченности коммунистов, и мы с нашими старшими товарищами поддерживаем Никиту Сергеевича Хрущева, как поводыря, ведущего нас к коммунизму.
Хрущев: Спасибо, ребята. Мы приблизили вас к коммунизму, вам жить в нем. Итак, я приступаю к голосованию. Кто за признание Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова антипартийной группой, и за исключение названных товарищей из партии?
Все сидящие за столом, кроме Молотова, Кагановича, Маленкова и Шепилова, поднимают руки.
Хрущев: Решение принято единогласно. Бывшие коммунисты, положите партийные билеты на стол.
Шепилов: Я заявляю протест. Процедура противозаконна. Принятое на ее основании решение будет обжаловано на Двадцать первом съезде.
Хрущев: Хоть в ООН или у возможных ваших зарубежных хозяев. А пока выкладывайте ваши партбилеты на стол.
Молотов: Я нико-огда не отдам сво-ой партбилет. Он по-одписан самим Лениным.
Хрущев: Ленин не знал, что вы опуститесь до антипартйного выступления.
Каганович: Я тоже не отдам вам партбилет. Попробуйте отнять. Я вооружен.
Маленков: Я партбилет оставляю вам на хранение, и вы вернете его мне с извинениями “ в деревню, к тетке, в глушь…” в Усть-Каменогорск.
Шепилов: Я оставляю свой партбилет в обмен на стенограмму всех наших выступлений, где нет и тени приписываемой нам антипартийности, а есть только критика волюнтаризма
Хрущев: Заседание Президиума закончено.
Занавес
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Полуподвальное складское помещение, полки с какими-то товарами. Голые лавки по стенам. Со скрипом открывается тяжелая железная дверь. Входят трое.
Первый (обращаясь к “Третьему”): Неважное ты, друг, предоставил нам место для дружеской беседы.
Третий: (запирая железную дверь на внутренний засов): Зато надежное. Можно из пушки стрелять — вверху не услышат. Беседа-то не для всех дружеская.
Первый: Что верно, то верно. И насчет пушки тоже. Постарайся с генералами договориться, чтобы они танк пригнали к памятнику героям Плевны. К героизму русскому, чтоб приобщились. И оттуда прицел по кабинету Первосека удобный. Словом, ребята, все должно быть, как в Латинской Америке. Входят офицеры в позументах с эполетами в кабинет президента и заменяют его на своего собрата. У них это по нескольку раз в год бывает. И без всякой болтовни.
Второй: Да, дискуссии неуместны.
Первый: О чем говорить! Стариками все сказано, Нам надо действовать по комсомольски — легкой кавалерией, быстро, лихо. Они маршала Жукова, пока он в заграничной командировке был, со страху, как бы он их не сместили отправили истинного победителя нацистов, командовать заштатным военным округом. Так мы за него отплатим. У них, у всех рыло в пушку. Товарищ Брежнев, “выигравший войну” на песчаной косе, Малой Земле под Новороссийском, мне здесь поручение давал убрать Никиту Хрущева. Я не взялся за это мокрое дело. А теперь мы всухую все обделаем. И будет у нас новый генсек товарищ Шелепин.
Второй: Уж больно ты прыток, как я погляжу. А меня ты спросил?
Первый: Считай, спрашиваю. Ты безопасность государства возглавляешь. Тебе и править им для безопасности.
Второй: Там поглядим. Выберет ли Президиум. Там товарищ Брежнев на очереди.
Первый: Еще как выберут, если танк с нацеленной пушкой у героев Плевны стоять будет.
Третий: Конечно, товарищ Шелепин, кроме вас некому. Раз вы в подвальчик пришли, пятиться некуда.
Второй: Ладно, ребята. Спасибо за доверие. Вас не забуду.
Третий: И генерала, что танк пригонит, вниманием не обойдите. В министры обороны назначьте.
Второй: Туда маршала Жукова вернем. А танковому генералу местечко Начгенштаба от моего имени можете пообещать.
Первый: Ну, а мне от председателя Совета министров не отвертеться.
Третий: А меня чем пожалуете?
Первый: Ты договариваться мастер. Тебе и быть министром иностранных дел.
Третий: С языками у меня плоховато.
Первый: Переводчиц тебе дадим.
Второй: Хорошеньких.
Третий: Ну, коли хорошеньких, то куда ни шло. Уговорили.
Первый: Теперь назначим день и час. Когда заседание Президиума будет на Старой площади под танковым прицелом, я попрошу у председателя слова и сообщу, что он смещен и что его кабинет, где заседание проходит, под орудийным прицелом. И предложу выбрать ”Первым” товарища Шелепина. Иначе танкисты, видимые в окно, у памятника Плевне, распорядятся по-своему.
Третий: День и час обусловлю с генералами и вам всем сообщу.
Первый: О’кэй! — сказали бы американцы. А по нашему: Лады!