Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Чур меня! Чур! Чем больше я узнаю тебя, тем больше дивлюсь. И даже начинаю бояться. Толи дело, когда мы с тобой влюблялись не в чудо-девушку, а в грохочущий завод. И стихи писали и о девушках, и об огненной струе металла, льющейся в ковш.
— Не отрекаюсь от этих тем, но увлечен и такими масштабными поэтическими замыслами, как предостережение людям, способным превратить свою Землю в кольцо обломков, вращающихся на ее былой орбите вокруг Солнца.
— Если написал про это, прошу прочти.
— Изволь:
КОЛЬЦО
сонет
В Космосе страшную тайну
Звёздная проседь хранит
О жутком злодействе бескрайнем,
В пыль превратившем гранит.
Бывшей планеты обломки,
Кружат могильным кольцом.
Знали б о предках потомки —
Атом как стал их концом!
Ядерный взрыв океанов
Ждёт объясненья наук
Грохот межзвёздных органов
Слился в космический звук:
“Землю спасти — ей не дать
Кольцом астероидов стать!”
— Это впечатляет, старче. Но ничтожно мало по сравнению с глыбой, которую затронул. То, что ты прочитал, всего лишь эпиграф к большому роману, который ты обязан написать.
— Я не думал об этом. У меня совсем другие планы.
— И прекрасно! Я — плановик, и знаю, что не может быть плана без продолжения. Предусмотри в своей писательской пятилетке такой роман. — Спасибо, Костя. Я подумаю. Боюсь, не скоро возьмусь за такую гору.
— Надо показать до чего, владея атомом, можно докатиться по наклонной плоскости, по которой человечество уже скользит! Надо “не дать Земле кольцом астероидов стать!”
— Принято. Мне это по душе.
Глава пятая. Оттепель
И засветило снова солнце,
Как будто легче стало жить.
В стене проделали оконце,
Взглянуть чтоб на иную жизнь. Весна Закатова
Куда делись русские зимы с лихими тройками, январскими морозами, когда “Раз в Крещенский вечерок девушки гадали, за ворота башмачок, сняв с ноги бросали”, а “Боярин Грязной завертывал девицу в соболью шубу, заваливался с ней в сани — и пошел!”?
Куда запропастилась зима-союзница в двух Отечественных войнах? А как помогала она Кутузову и лихим его казакам
Теперь зима стояла мокрая, слякотная, ненастоящая, как “Хрущевская оттепель”.
После двадцатого и девятнадцатого съездов партии писателям показалось, что политический климат изменился: люди, незаконно репрессированные, возвращались из лагерей Прокатилась волна реабилитации. Илья Эренбург написал свою “Оттепель”.
Все надеялись на общее потепление.
Женя Загорянский, не состоя сам в Союзе писателей, болезненно отзывался на все сражения на культурном фронте, считая, что потому он и называется фронтом, что идут там непрестанные бои.
— Как я слышал, Никита Сергеевич несколько раз собирал за городом писательскую элиту. Ты в курсе, о чем там шла речь? — спрашивал он Сашу Званцева за обычной для них шахматной партией.
— Хотел сделать “инженеров человеческих душ” верными помощниками партии.
— И что для этого требуется?
— Писать о современности, о построении коммунизма в нашей стране еще при теперешнем поколении.
— О современности? — усмехнулся Загорянский, — читал я их творения о неком лакированном лубочном крае, якобы отражающих нашу действительность.
Надо сказать, что Женя знал все, что происходило в литературе, используя свой дар молниеносного чтения и проглатывая все толстые журналы, приходящие по подписке, жадно приобретал все книжные новинки. Они постепенно заполняли его огромный, во всю стену, книжный шкаф, где все было им прочитано.
— А почему тебя не приглашают на эти приемы? Ведь в Союзе писателей ты не на последнем месте, не раз избирался членом бюро прозаиков. Даже замещал именитых председателей — Леонида Соболева, Константина Паустовского.
— Но сам-то я не отличился в отражении действительности, — ответил Саша.
— В ее приукрашивании?
— В ее искажении, — уточнил Званцев.
— Ты же две книги написал о сельском хозяйстве. “Машины полей коммунизма” и “Богатыри полей”.
— Я отразил только продукцию сельскохозяйственного машиностроения, ничего не приукрашивая. Она попадала на машино-тракторные станции в умелые руки специалистов. А когда такие станции бездумно ликвидировали, я решил сельским хозяйством в литературе больше не заниматься.
— А как же с отражением современности?
— Я не хочу, Женя, угоднически лгать, преподнося читателю сусальную неправду, продвигающую тебя в элиту. Я лучше буду звать молодежь на великие свершения, рисуя возможное будущее, веря, что “Это может быть, это должно быть, это будет!”.
— Хороший эпиграф для твоего следующего романа. Только будет “это” не при нашем поколении. А что за совещание по научной фантастике ты проводил?
— Ну, не я. Мой только обзорный доклад этой литературы был, совместный с Иваном Ефремовым, который из-за заикания не выступает.