Мертвец
Шрифт:
Пойдёмте лучше. — Катька поднялась с бордюра. — А то толпотня начнётся.
Катька хрустнула леденцом, выплюнула на асфальт палочку и уверенно пошагала в сторону входа в парк. Мы с Упырём... то есть я с Упырём двинулся за ней.
Под аркой ворот жирным новеньким шёлком переливался флаг ГДР, циркуль перекрещивался с молотом, олицетворяя союз науки и труда, чёрный цвет символизировал чёрное прошлое, красный — героическое настоящее, золотой обещал светлое будущее. На концертах Пятака всегда гэдээровские флаги, фишка такая, Катька подпрыгнула, щёлкнула пальцем по полотну.
За аркой начиналась темнота. Тут даже днём темно от сосен. А ночью вообще мрак. И в прямом и в переносном смысле. Дорожка давала круг, поэтому мы двинули напрямик, через природу. Катька достала фонарик, но не включила, так что мы пробирались почти на ощупь. Натыкаясь на кусты, на парочки, на типов с пивом, на деревья тоже. Так темно, что даже глаза никак не могли привыкнуть.
Почему так темно? — спросил Упырь, наткнувшись на дерево в очередной раз. — Тут что, электричества нет?
Я промолчал, а Катька ответила:
Так всегда. Петька любит, чтобы было сначала темно. Так эффект сильнее.
А что за звук? — спросил Упырь.
Звук был. Я задержал дыхание и услышал. Туканье. Будто долбил где-то здоровый дятел, слабоинтеллектуальная птица.
Что-то тикает... — почти что шёпотом сказал Упырь.
Это метроном, — пояснила Катька. — Чтобы народ не блудился. И вообще... Круто ведь?
Эффект в метрономе, безусловно, присутствовал. Звук пропускался через низкие фильтры, отчего казалось, что в парке бьётся какое-то страшное чёрное сердце. Готическая атмосфера.
Круто, — согласился Упырь.
Мы пошагали на звук. Сердце билось всё сильнее и сильнее, динамики работали здорово, даже через подошвы чувствовалось, тук-тук-тук.
Стало чуть светлее — мы приблизились к эстраде, парк поредел, стало видно, что людей собралось много. Народ стоял возле деревьев, сидел на земле и на скамейках, справа возле эстрады блестели рулями мотоциклы.
Катька уверенно направилась к свободной скамейке, мы — за ней. Устроились. На скамейках немного было народу, сидеть на концерте вряд ли кто будет, всё-таки не ансамбль лошкарей выступает. Катька достала пакет с семечками, стала грызть. Я поглядел на часы. Пора бы уже и начинать...
Оёё-ё! — зарычали за спиной.
Я подпрыгнул, Катька подавилась семечками и закашлялась, Упырь сжался.
Ну конечно! Куда без него? Пропустить он не мог.
Привет, жабы! — счастливо захихикал Вырвиглаз.
Урод ты, — Катька плюнула в Вырвиглаза, — зачем припёрся?
Как это зачем?! Пятак здесь! Не, я уж оттопырюсь до посинения...
Звук исчез, — сказал Упырь.
Звук действительно исчез. Сердце остановилось, инфаркт миокарда. И тут же заревели мотоциклы, и тут же вспыхнул свет, да так ярко, что я на минуту лишился всякого зрения. И заревело, и завизжало, загрохотало, будто взорвались одновременно двадцать вулканов. Звук был ничуть не слабее света, от одного этого звука зрение вполне могло расстроиться.
Через минуту аудиовизуальный шок стал помаленьку откатываться, и я кое-что стал уже различать.
Сцену. Сцена была пуста, то есть людей на ней совсем не было, одна аппаратура. Причём дорогая, кажется, — видимо, дела у Пятака на самом деле шли хорошо. Над аппаратурой гэдээровский флаг, уже большой.
Я огляделся.
Упырь сидел рядом, закрыв глаза.
Катька улыбалась и была явно довольна. И даже горда братом.
Вырвиглаз торчал справа.
Остальной народ стоял, придавленный звуком, затем звук оборвался, слышно было только мотоциклы.
Давай! — закричали откуда-то из парка. — Пятак, сделай! Сделай!
Сделай, жаба! — заорал и Вырвиглаз.
Но Пятак не объявился, вместо него на сцену вылетел Бо на мотоцикле. Ванька Соболев, байкер и пьянь известная, каждый месяц его в отделение забирают, а потом выпускают — его пахан в пожарке обербрандмейстером рулит. Бо уже здорово качался верхней частью, но на мотоцикле сидел как будёновец на Сивке, крепко. Бо газанул, подкатил к микрофону, стянул его со стойки и сказал:
Хай, ботва, гниёте помаленьку?
Гниём!!! — с энтузиазмом ответили зрители.
Ну и шиш с вами!
Пошёл вон! — крикнули ему в ответ.
Да пошли вы сами!
Бо достал из кармана круглую флягу, свинтил крышку и отхлебнул изрядный глоток. После чего сказал:
Я тут ваще по делу. Я тут для того, чтобы объявить...
Ты грохнул своего папочку?
Все заржали.
Да я его уже давно грохнул! — Бо тоже заржал. — Но я о другом сейчас...
Неужели о мамочке? — не удержался Вырвиглаз.
Зрители уже загоготали.
Если кто ещё тронет мою маму, — грозно сказал Бо, — то я ему все зубы переломаю! Так что заткнитесь лучше! А я пока скажу... Уроды! Возрадуйтесь и возликуйте! Сейчас будет работать...
На сцене появился Пятак. Пятак был могучим лохматым парнем в узких кожаных штанах, в драной джинсовой куртке, со зверским выражением на лице. Пятак подошёл к Бо, отобрал у него микрофон.
Сейчас... будет... работать... — уже тихо пролаял Бо.
Пятак поглядел на Бо, махнул на него микрофоном:
Бо, пошёл отсюда.
Пошёл сам, урод, — счастливо сказал Бо, газанул своим примусом и слетел со сцены, чуть не задавив какую-то девчонку.
Пятак набрал воздуха и прорычал:
Работает... «Маркус Вольф»!!!
Толпа завыла и вскинула руки, Вырвиглаз вскочил на скамейку, Катька ловко толкнула его под коленки, и Вырвиглаз свалился на землю. Упырь открыл свои молочные зенки и вовсю смотрел на будущую легенду русского рока.
Появились остальные музыканты, четверо, Пятак взял гитару и заиграл. Раньше он на барабанах лабал, я уже говорил, теперь вот и гитару освоил. Это и понятно — какой рокер без гитары?