Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Это все.
– Ильюхин повернулся, чтобы уйти, но Ольга вдруг остановила его, осторожно тронув за рукав.
– Вы знаете Распутина?
– Нет. Но я слышал о нем. Говорили, что он плут и мошенник.
– Это не так. Когда у мальчика шла кровь - он останавливал ее. Однажды он сказал: "Вы...
– Ольга должно быть вспомнила что-то, потому что лицо ее помрачнело и даже постарело.
– Вы живы до тех пор, пока рядом с вами я..." "Вы" - это мы, Романовы, семья...
Она
– Его убил наш родственник... Он, как и многие, считал, что от него, Григория, все зло. Убили... Я помню, как мы его похоронили - в парке, в специально построенном склепе. Мы приходили к его гробу, он лежал, как живой, его лицо было видно сквозь стекло...
– Мне только не нравилось, что оно было сильно нарумянено, - вмешалась толстушка Анастасия и, наткнувшись на укоризненный взгляд сестры, виновато замолчала.
– А потом... потом началось... всякое...
– Ильюхин почувствовал, что слово "революция" Ольга произносить не хочет.
– И однажды, когда мы все были в маминой комнате, его тело... протащили мимо окна... С бранью, грязной руганью... Они его пинали ногами, потом поволокли за волосы, за бороду... Он переваливался через сугробы, вспахивал лицом грязный снег... А ведь он - святой, святой...
– Она зарыдала.
Ильюхин посмотрел на Марию.
– Я... зайду к... вашему отцу, как только смогу. Скажите ему, что если будут письма или записки - не надобно торопиться отвечать. Пусть подождет меня...
Вгляделся в ее прекрасное лицо, вдруг вспыхнувшие щеки, растерянно улыбнулся.
– Я... не враг вам. И помните... Если что не так... Мне - смерть.
Выскочил в коридор пулей, только бы не слышать, что они там говорят. О нем...
И сразу же столкнулся с охранником Медведевым. Авдеев называл его "хитрягой", Юровский переименовал в "Дружочка". Медведев - среднего роста, с мягким овальным лицом и типичными "рабочими" усами, смотрел изумленно:
– Ты... чего это? О чем это ты с ними?
Оттащил гаденыша в столовую, к камину.
– У каждого своя работа, товарищ. Яков что же, не предупредил?
– А как же!
– обрадовался Медведев.
– Очень даже! И Яков, и прежде Авдеев! Только одно к ним ходить, совсем же другое - шептаться и плакаться! "Мне - смерть"...
– передразнил, скривив лицо.
– Тоже мне, сочувствующий нашелся...
И понял Ильюхин, что есть только два выхода: убить на месте или... все объяснить.
– Как можно вызнать замысел врага?
– прошипел в ухо.
– Ну, умник хренов?
– Подслушать?
– радостно заулыбался Медведев.
– Или войти в доверие, олух царя
– А... а Якову или Лукоянову, к примеру, я имею сообчить?
– Ты "имеешь" сообщать только лично мне! И знаешь почему? Потому что я действую не по распоряжению Якова или Лукоянова...
– А... кто же будет их главнее?
– Дзержинский, дурак. Откроешь рот - расстрел на месте!
Это вроде бы убедило. Медведев ошеломленно закрутил головой и произнес неуверенно:
– А тогда почему нельзя? Якову?
– Когда будет нужно - Яков сам тебе все объяснит.
Теперь Медведев успокоился окончательно, а Ильюхин подумал о том, что придется - ради спокойствия - все доложить Юровскому...
И вдруг "хитряга" прыснул в кулак.
– У тебя мечта есть?
Ильюхин едва не подавился.
– Чего-чего?
– Мечта, парень... У меня - есть. Знаешь - какая? Всех надеть. Понял? Ну, скажем - начнется расстрел засранцев. Я войду и высморкаюсь - в две ноздри. Николашка оппукается от злобы и ненависти и скажет: "По какому праву?" А я: "Съешь девять грамм?" Каково?
Не знал, что сказать. То ли олух, то ли придуривается? Осторожнее с ним, ох осторожнее...
А Медведев, словно надувшись воздухом величия или несварения, продолжал откровенничать:
– Тебе - как самому, самее которого не бывает. У меня браунинг приготовлен. Знаешь, мне когда-то... один человек из партии, еще там, в горах Кавказа, велел одного грузинца вонючего шпокнуть. Тот деньги брал ну, из банков, а ни с кем поровну не делился. Ну, х... с ним. Я к тому, что этим реворужием я царишке башку и отверну! Разделяешь, брат?
Ильюхин от такого потока дар речи потерял и только смотрел во все глаза - где еще такое увидишь?
Ушел, не попрощавшись. Подумал: "Все мы здесь - дерьмо. Но ведь даже оное разной напряженности бывает. Этот - совсем бесформенный. А с другой стороны? На таких стоим..."
Доклад прошел гладко. Юровский добрил. По поводу фразы "если что - мне смерть" долго смеялся и вытирал слезы.
– Однако ты нашелся идеально! Я бы не нашелся. Молодец! Они поди заплакали?
– Было.
Юровский снова схватился за живот, закашлялся и пошел в угол, где стояла урна - отхаркиваться. Внезапно посерьезнев, сказал:
– Сейчас поедем в академию штаба этого... Найдешь полковничка.
– А... потом?
– Ильюхин почувствовал недоброе.
– Суп с лягушкой. Пошли...
Но ехать не пришлось. Полковника увидели у входа, он препирался с часовым.
– Вот, товарищ Юровский, - пожаловался тот, - прет и прет, как будто у нас здесь штаб чехословаков...