Мертвые мухи зла
Шрифт:
– А-а...
– протянул, - а я и не сопоставил. Вот вам пример: Юровский однажды при мне сопоставил слово "постановили" со словом "становлюсь". Там общее - "стан". Мне бы и в голову не пришло...
– Вам другое пришло, как я понимаю... Более ценное. А "стан" ваш - это называется "корень". Юровский ничегошеньки не знает, но уловил созвучие. У него музыкальный слух. Так что же?
– Из столовой Юровский поведет всех в полуподвальный этаж - через две комнаты, через
– Я пока не улавливаю сути...
– Торопливо закурила, видно было, что "аналитический" рассказ ее задел.
– Суть простая. Вы были в ДОНе?
– Да. И с наслаждением прочитала весь мат на стенах. И рисунки похабные рассмотрела.
Ильюхин раскрыл глаза.
– С... наслаждением?.. Да разве слова... разве они... дают?
– Слова - итог или предчувствие. Выражается крепко российский народ, и гуляет по свету метко сказанное русское слово...
Обомлел:
– Как красиво... Это вы сами... сочинили?
– Это другой сочинил. Дальше, дальше!
По Ильюхину выходило так, что во всем особняке есть только одна-единственная комната, в которой можно всех порешить, и при этом шума будет очень даже мало.
– Там окно.
– Оно забито досками или даже заложено кирпичом.
– Я все равно не понимаю. Ну, допустим: Юровский повторит ваш маршрут. А если нет?
– Посмотрите сами. А где же еще?
Да... Получалось так, что матросик безоговорочно прав.
– Но я все равно не улавливаю.
– А комната под нумером "три"? Здесь же дверь, не видите?
– Ну и что? И потом в этой комнате - вещи прежнего владельца? Это кладовка!
И вдруг лицо вспыхнуло, в глазах пробежали всполохи. Закусив нижнюю губу до крови (закапало на платье), она почти прокричала:
– Романовых проводим в дверь на улицу! Там уже ждет авто! Из кладовки выводим сонных и опоенных, заранее загримированных и одетых "лже". Весь фокус только в том, чтобы каким-то образом на время удалить Юровского и чтобы сопровождающая охрана не шла дальше лестницы.
– А расстрельная команда ожидала как бы естественно - в комнате за нумером "пять" - видите, она ближе к проспекту! Они ничего не увидят!
– Как удалить Юровского? Наверх, в его кабинет? В такой момент?
– Зоя шумно потерла ладонь о ладонь.
– Ему должен позвонить Дзержинский!
– крикнул Ильюхин.
– Чушь... Город на грани сдачи - будет в тот час... И связи с Москвой - рьен1... Я понятно говорю?
– Кто-то из Совета? Из Перми?
– придумывал Ильюхин.
– Юровский на такой звонок не пойдет, - вздохнула.
Долго молчали. "Светлых" мыслей не было.
– Да просто все!
–
– Из Чека позвонит Лукоянов, трубку возьмет охранник, Лукоянов скажет: "Здесь Дзержинский! Юровского на связь! Немедленно!" Охранник - вниз, с криком: "Дзержинский! Дзержинский!" А когда Юровский возьмет трубку - там шум, треск, ничего или почти ничего не слышно. Он ничего не заподозрит. А мы успеем. Мы все успеем, товарищ Зоя!
Она встала, подошла, обняла за шею:
– Песенку такую знаешь? "Зоя, Зоя, кому давала стоя..."
Ильюхин покрылся пунцовым цветом.
– Завлекательно. Только щас я опустился в полшестого. Уж извиняйте, товарищ начальник.
Она фыркнула, оттолкнула, он отлетел к стене, с грохотом и треском рассыпалось зеркало, и, сползая спиной по известке, подумал - вдруг даже с некоторым уважением: "Напористая какая... Только неженственная совсем. Красивая, а гипсовая. Фефёла чертова..."
Стукнула входная дверь, и все смолкло.
Стал вспоминать, как говорит Феликс, когда волнуется. Вот! Акцент. Польский акцент! К примеру - так: "Товаржищ Юровски? Тутай Дзержински. Депешу може достаць?" И все! Разве засомневается Юровский? Ни в жизнь!
Как бы сказал командир "Дианы", капитан первого ранга Куртковский, преферанс1 плану сему...
Днем у ДОНа встретил Кудлякова, отвел вниз по переулку, остановились у забора, начал рассказывать о плане спасения. Кудляков слушал с нарастающим интересом, словно ребенок вечернюю сказку.
– Лихо...
– кивнул.
– Только не "достаць" - получить, а "пшиёнць" принять. А так все безупречно. Пока. На словах...
И почему-то заговорил о давней-давней России. Какие победы! Какие художники и писатели!.. Музыканты! А теперь? У рояля - товарищ Войков?
– А несправедливость?!
– задорно выкрикнул Ильюхин.
– А сейчас ее нет?
– усмехнулся Кудляков.
– Но есть надежда!
– И тогда она была... Крепостное право - пало. Бесконечная власть фабрикантов и заводчиков - тоже уменьшилась бы. Ты пойми: всякий хозяин в конечном счете заинтересован, чтобы работник отдавал все, но и получал много - чтобы ненависть не копить. К этому весь мир идет, и мы пришли бы раньше или позже.
– Во! И мы - для того же! Разве нет?
– Эх...
– покачал головой.
– Ты ведь не дурак, а говоришь глупости. То, что делаете вы, - дорога в никуда. Ваши дети и внуки поймут это.
– А... а твои?
– А я сгину, Ильюхин. Такие, как я, - честь истории. И мы погибаем - с надеждой, что нас поймут. Лет через сто... Не огорчайся. План хороший. Что с "перепиской"?
Рассказал о вчерашнем разговоре с царем. Кудляков слушал с таким восторгом, словно воплотились самые заветные его чаяния, сбылась мечта.