Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Значит, так...
– начала Зоя, раскладывая на столе замшевые объемистые мешочки.
– В каждом - по пятьсот золотых десяток царской чеканки. Это рабоче-крестьянская власть выделяет каждому из вас за помощь. Двести пятьдесят отсчитаете прямо сейчас и возьмете с собою, а остальные после съемки сюжета, я хотела сказать - того, о чем рассказал товарищ. Согласны?
Семейство стало переглядываться, шептаться, наконец глава поднялся со стула.
– Мы согласны. А что такое "сюжет", дамочка, мы с пониманием-с. Романы и мы читаем, да...
Когда вышли на Главный проспект, Лукоянов спросил:
– Ну
– Ловко...
– мрачно отозвался Ильюхин.
– Золото, половина, все равно никуда не денется, а вторую половину вы ведь им не отдадите?
– Это... почему?
– помрачнел Лукоянов.
– Это потому, что некому будет...
Лукоянов посмотрел растерянно:
– Допёр? А я тебя салагой считал. Ладно. Жизнь для того и дана, чтобы непрестанно наматывать на ус. Только - нишкни.
– Нишкну. А... совесть?
– Каждому из нас... Или почти каждому придется жить со всем этим до самой смерти...
– вздохнул Лукоянов.
– Верно. Только одним - долго-долго, а другим...
Лукоянов встрепенулся:
– Ты... это о чем?
Молча махнул рукой.
Разошлись...
Вечером все рассказал Кудлякову. Тот выслушал с мрачным лицом, молча. Ильюхин удивился:
– Ну? Мнение твое? Я жду?
Взглянул пустыми глазами:
– Ильюхин, я готов умереть за них - и умру. А ты?
– Не... знаю...
– растерялся.
– Думаешь, всех, кто участвовал? Да?
– А ты как думаешь? Ты ведь уже начал соображать. Вот и притри к носу.
– А Лукоянова?
– спросил ошеломленно.
– Ну, Федор уверен, что ему ничего не грозит.
– А... рыжая? Она как?
– Она - представитель Центра. Она и скомандует, если что...
Ильюхин почесал голову.
– Она, понимаешь, очень меня... домогается. А если я... как бы отдамся ей? Неужто и тогда меня... А?
– Наивный ты парень. И тогда. Потому что утехи - это департамент прикроватный, а все остальное - служебный. Ладно. Разошлись. И будь начеку. Если встретишь Баскакова и Острожского - предупреди. Их роль сыграна, и Юровскому они больше не нужны.
– Так они...
– напрягся Ильюхин.
– Мы согласились "помочь" Дзержинскому, потому что поверили: он их хочет обменять на послабления по Брестскому миру. Это давало нам шанс, понимаешь?
– Спасти...
– Спасти. Увы...
– Кудляков перекрестился.
Кудляков ошибся. Юровский вызвал Баскакова и Острожского на встречу. Она состоялась на явочной квартире Юровского, эта квартира принадлежала врачу-гинекологу и располагалась неподалеку от Первой женской гимназии на Вознесенском проспекте, в двухэтажном собственном доме доктора. Работа с агентами была сладкой утехой Якова Михайловича, он просто обожал за чашкой-другой крепкого чая выслушать все, что готов был сообщить "засланец", а потом - и это было главным, решительно главным!
– долго и нудно, до запятых и точек с запятыми втолковывать "связи", что и как и где сказать, что сделать или не сделать.
С офицерами привычке своей не изменил. Усадил за стол, доктор принес на подносе стаканы в серебряных подстаканниках и, произнеся жеманно: "Кушайте на здоровье!", - не спеша удалился.
Прихлебнув со свистом, отчего оба гостя поморщились, Яков Михайлович приступил к изложению. Сначала он объяснил гостям (хотя какие уж это гости - люди завербованные
– Вам ведь все равно - чекист перед вами или негодяй, для вас я прежде всего и только - еврей. Ну так вот, я хочу, чтобы вы поняли на берегу: вы служите нам, дабы спасти семейство. А я служу русскому народу, чтобы он боле не впал в рабство!
– Вы уверены, что русскому?
– не выдержал Баскаков, и Юровский расхохотался:
– А что я вам говорил? Ну и то-то... Перейдем к делу...
Объяснил, что войска чехословаков и Войцеховского, то бишь - сибирцы, приближаются со скоростью курьерского поезда. Возможно, они подойдут к городу уже через неделю. Сил и средств для обороны нет, и это значит играем отступление. А Романовы? Москва разделилась. Сам (понятно было, что имеет в виду Дзержинского) желает спасти и обменять на параграфы Брестского мира. Это и неплохо бы, но здесь, на Урале, уж так взыграло народное сердце ненавистью, что официального спасения никто не поймет. Во всяком случае лично Николай будет расстрелян так на так. В связи с этим требуется, чтобы господа офицеры Баскаков и Острожский собрали всех сочувствующих - Авдеева там, Ильюхина, ну - кто там еще? Зоя из Москвы и так далее, и в известной точке известного маршрута...
Здесь перебил Острожский:
– Если я правильно понял, вы повезете семью - кроме Николая Александровича, это я понял, - только вам известным путем и вы желаете, чтобы мы обождали ваш маршрут в договоренном месте и сопроводили, дабы не было эксцессов?
– Так точно, господин лейтенант. Вы сформулировали - признаю это лучше меня. Если мы договорились - уходите по одному. О дне и часе я уведомлю...
Подавленно молчали. Баскаков курил, Острожский нервно теребил усы и напряженным взглядом оглядывал комнату. Явочная квартира Кудлякова была ему незнакома.
– Как это понимать?
– спросил Авдеев.
– Я, товарищи, то есть господа хорошие, в ваших мудростях не силен. Мы - заводские.
– А так и понимать, - зло произнес Кудляков, - что Яков задумал пакость. Ему надобно собрать нас всех в одном месте, в один час и приказать нам долго жить!
– Неувязочка...
– улыбнулся Ильюхин.
– Приказать долго жить должны мы, а не он.
– Я в другом смысле, - нервно огрызнулся Кудляков.
– Что будем делать?
– Можно, скажем, слинять, - начал Авдеев не слишком уверенно, - а когда потребуется - подключиться, а?
– Как только мы "слиняем" - семье конец!
– крикнул Баскаков.
– Значит, будем ждать приказа и уверенно согласимся его выполнить. И когда Юровский распорядится - лица у нас у всех должны быть ангельские и влюбленные. В него, Юровского, - Ильюхин провел рукой по щеке, а она вдруг стала мокрой.
– Может, в расход Якова Михайловича?
– неуверенно произнес Авдеев.
– И тогда их перебьют через пять минут после того, как обнаружат его труп, - тихо сказал Острожский.