Мертвым не понять
Шрифт:
И вот, наконец небесный дворник разогнал позорно раздетый (знак дурной кармы по сценарию) кордебалет, оставив на сцене Маргариту. На мой вкус, давно пора – вообще таких цыплят не раздевать, а прятать надо.
Сверху полез бумажный экран, отгородив ангела этого мира от зрителей. Тут же в глубине сцены загорелась голубая лампа и то увеличивающийся, то тут же уменьшающийся силуэт Маргариты начал новую главу из жизни ангелов-эмигрантов.
Перед экраном появился темный мужской силуэт. Должно быть, человек этого мира, встречающийся с божественным посланником.
Маргарита
– Жаль, кровь не выглядит кровью – синий прожектор съедает весь кайф, – поделился своими соображениями лысый сосед, сидящий на месте Павы.
– Что? – не поняла я.
– Ну, он же ранил ангела – видите, актриса брызнула красную краску, а невидно. – Он вздохнул и передал мне бинокль. Сидя во втором ряду, мне в жизни не пришло бы в голову взять его в гардеробе.
Актер с ножом сделал, наконец, удобную для себя прореху и под оглушительный марш Шестаковича ворвался на сцену и начал гоняться за ангелом.
– Странное дело – если божественное происхождение показано тем, что тело танцовщицы то увеличивается, то уменьшается, что же они хотят сказать тем, что и земной мужик способен на то же? – Показала я на жутко увеличившийся силуэт актера. Крошечная Маргарита оказалась как раз с той стороны экрана, где бумага была прорвана не так сильно, и теперь, непластично отмахиваясь от преследователя, пыталась вылезти из-под экрана.
Взорвавшиеся духовые отметили жуткую бойню, учиненную представителем этого мира над божественным парламентером. Озверевший мужик снова и снова вонзал свой смертоносный нож в тело уже не сопротивляющегося ангела, отчего экран со стороны жертвы сделался совершенно черным.
Когда музыка достигла максимального накала, садист поднялся и, шатаясь и увеличиваясь так, что его голова перестала вмещаться в пространство сцены, на секунду загородил прожектор и тут же исчез.
Музыка стихла, свет померк, изодранный экран с шелестом поднимался вверх, я перевела дух, и тут раздался истошный женский визг, которому вторил еще один из зала.
По сцене забегали боги, сатиры и люди в джемперах и джинсах. Неожиданно и больно врубился общий свет. На первом ряду, вся в красных каплях, стояла очумевшая от крика и ужаса толстая дама. Она махала кровавыми руками, точно надеясь, что они смогут таким образом очиститься. Распихивая толпу, я летела на сцену, и тут же с другой стороны бежала, крича что-то, Линда.
Лесенка противно скрипнула под ногами, я покачнулась, но удержала равновесие. Оказавшаяся около Маргариты
Озверевший от вида крови и воплей народ валил на сцену, плечистый пожарник оборонял подходы, возвышаясь, как Рембо, истерические дамы давили друг дружку на выходе. Я споткнулась, чуть не свалившись в оркестровую, где также творилось столпотворение, усиленное тем, что нескольких наиболее жадных до зрелищ зрителей перекинули через бортик, и теперь они копошились в яме, как черви в банке.
Около Маргариты уже начали собираться актеры, и один из них в костюме эльфа, рыдая и что-то бормоча, целовал ее в лицо и губы. Со стороны это смотрелось как оргия вампиров.
– Диана! Быстрей, она хочет поговорить с тобой! – изо всех сил закричала Линда, отпихивая причитавшего на груди Белкиной юношу. Подлетевший к месту побоища раньше меня лысый блевал теперь прямо на занавес.
Маргарита представляла из себя какое-то мистическое существо: черно-бело-красное тело с пульсирующими родниками крови.
– Быстрей! – Линда обеими руками зажимала кровоточащие раны на запястье и шее.
Подавляя рвотные спазмы, я присела возле Маргариты.
– …Она здесь, Марго. Диана пришла. Говори, что ты хотела сказать ей? Говори! Чертова кукла, говори!
– Диана, – Белкина застонала, смотря мимо меня казалось бы незрячими глазами.
– Да, да, я здесь, Рита. Скажи, кто это сделал? Кто? – Конечно, мне приходилось описывать подобные сцены в литературе. По плану тут должны быть слезоточивые признания, клятвы отомстить, последняя воля, обещания скорейшего выздоровления и всего-всего самого лучшего. Словом, обычная жизнеутверждающая чушь. Мол, все будет хорошо и мы повесимся!
Но тут… Я молчала, как последняя идиотка; от вида, а главное, запаха крови рот уже был полон противной слюной и тянуло блевать.
Странно – еще совсем недавно я могла часами не вылезать из морга, хотя там все чистенькие, благородненькие – почти как живые, а это дрожащее месиво…
И главное – сумасшедше-радостная мысль: какое счастье, что я догадалась облить Паву шампанским! Какое счастье, что его здесь нет! Наверное, скорее уж я сама бросилась бы на Маргариту, плескаясь в ее теплой крови, как это уже сделала Линда и юный эльф, чем позволила бы Зерцалову хоть одним глазом лицезреть все это.
Из столбняка меня вывел булькающий голос Маргариты:
– Шоршона… квартира. – Она закатила обведенные красным гримом глаза.
– Что Шоршона? Это сделал он? Он напал на тебя? – затараторила Линда.
– …Дом… наш дом… я продала квартиру и… – Усилившееся хлюпанье перешло в кровавую рвоту. В тот же момент кто-то грубо оттолкнул меня в сторону. Я увидела склонившиеся над Ритой белые халаты.
– Да отцепитесь вы! – прикрикнул на меня санитар. Оказывается, я все это время сжимала в руке черно– красную кисть Маргариты.