Мертвый час

Введенский Валерий

– Дело крайне деликатное…

– Только с такими ко мне и приходят. Потому что все в Ораниенбауме знают: Соломон не человек, а могила. Никому про чужой геморрой не разболтает.

– У меня геморрой такой: ко мне приехал в гости родственник, мужчина сорока лет. Неженатый.

– Брак – непростое решение, ваше сиятельство. Особенно в Петербурге. Больно жизнь там дорога. Семью прокормить сложно.

– Но отсутствие супружеских отношений его нервирует.

– Так можно понять. Брат мой Самуил тоже страдает. Но где тут найти еврейку?

– А мой несчастный родственник постоянно испытывает… как бы это обозвать? Острое желание, постоянную потребность в женщине… Понимаете?

– Кажется, да, княгиня, – пробормотал Соломон, от души сочувствуя доктору Прыжову.

Тот

зашел в аптеку утром, осведомиться, как найти дом Мейнардов, где проживает его невеста. Кто бы мог подумать, что несчастный доктор страдает таким редким и очень осложняющим жизнь расстройством?

– Боюсь, ваше сиятельство, порошки и мази от подобной хвори пока не изобретены.

– Знаю, но имеется естественный способ…

– И? – Соломон не мог понять, чего от него хотят.

– Где найти в Ораниенбауме…

– Вот о чем речь. Помогу. Знаю несколько особ, этим промышляющих. Только не подумайте дурного. Эти дамы… мои покупательницы. Городок наш невелик, все обо всех знают…

Сашенька вспомнила Четыркину. Если разболтает про салон, весь город будет знать про подвиги, которых княгиня не совершала.

– Могу предложить на выбор: двух прачек, трех белошвеек, одна вдову…

– Не хочется, чтобы родственник путался с кем попало. От девиц без билета [99] легко заразиться. Присоветуйте солидное заведение.

В Петербурге, где большую часть населения всегда составляли холостые мужчины, продажная любовь процветала с самого основания. Петр Великий, сам блуду не чуждый, никак тому не препятствовал. Однако его племянница Анна Иоанновна придерживалась более строгих правил, потому запретила и публичные дома, и содержание «непотребных девок» при трактирах. Но с запретом заведений проституция не исчезла, просто стала тайной. И в самом начале правления Екатерины Второй привела к эпидемии «франц-венерии» [100] . Новая императрица решительно пошла на карательные меры. За «беспорядочное поведение» женщин штрафовали, помещали в смирительные дома и даже ссылали на Нерчинские рудники. Но все было тщетно. Мужская похоть по-прежнему требовала свое, а спрос, как известно, подталкивает предложение. И, проявив присущую ей мудрость, Екатерина отступила, освободив от наказаний блудниц, согласившихся на периодический медицинский осмотр. Впрочем, содержание борделей так и осталось под запретом.

99

Официальные проститутки имели специальное разрешение, так называемый желтый билет.

100

Сифилис.

Указы Екатерины оставались в силе аж до середины сороковых годов XIX века [101] : де-юре за «непотребство» грозило уголовное наказание, но де-факто состоявшие под врачебным надзором проститутки от него освобождались. В отсутствие легальных публичных домов процветали тайные. Заглянувшего туда клиента могли и убить, и ограбить. И в 1843 году после долгих споров было решено по примеру европейских стран разрешить maison de tolerance [102] , или, как их еще называли, бордели.

101

Павел Первый обязал было блудниц носить желтые платья. Но после его внезапной кончины это решение отменили.

102

Дом терпимости.

Николай Первый обожал все регламентировать. Бордели исключением не стали.

Открыть его могла лишь женщина в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет, причем в своем заведении она была обязана проживать. Ближайшие церкви и гимназии должны были отстоять от борделей на сто пятьдесят саженей [103] . Заниматься проституцией разрешалось с шестнадцати лет. Все девицы, работавшие в публичном доме, должны были иметь так называемый «желтый билет» – особую книжку, которая выдавалась полицией в обмен на паспорт. Кроме медицинских и паспортных сведений там размещались правила поведения для публичных женщин. Блудница в любой момент имела право прекратить свой постыдный промысел и обменять обратно билет на паспорт. Контроль за публичными домами был возложен на врачебно-полицейские комитеты. Всех девиц два раза в неделю осматривал доктор. Эти же комитеты при содействии исполнительной полиции разыскивали тайные притоны, выявляли женщин, занимавшихся проституцией незаконно, и осуществляли контроль за так называемыми «бланковыми» [104] .

103

320 метров, одна сажень равна 2,13 метра.

104

Проститутки, работавшие индивидуально, вне публичного дома, но с тем же «желтым билетом».

Выйдя от Соломона, Сашенька пошла обратно в Нагорную часть. Именно там, на Михайловской улице, находился единственный в Рамбове публичный дом для солидной публики.

Как ей представиться? Как объяснить, чего добивается? Способны ли понять ее благородные порывы женщины, лишенные нравственности?

Никакого сочувствия и жалости к ним Сашенька не испытывала. Одно глубокое презрение. Любая здоровая баба всегда способна заработать трудом честным: устроиться прачкой, кухаркой, горничной, etc… Или выйти замуж, составить счастье и себе, и достойному человеку. Так нет же – эти предпочли торговать собой, разносить дурные болезни, губить душу и тело.

Сашеньку передернуло. Несмотря на жару, она почувствовала озноб и легкую головную боль. Около поворота на Еленинскую притормозила, осторожно выглянула за поворот – не дожидается ли ее Волобуев? Нет! Однако свернуть не решилась, хотя нужная ей Новая улица, с год назад переименованная в Михайловскую, начиналась именно от Еленинской. Пошла дальше вверх до следующего перекрестка и только там завернула на параллельную улочку. По ней и дошла до Михайловской.

И вот он – двухэтажный неприметный домик. Подойдя к двери, княгиня позвонила в колокольчик.

Со второго этажа раздался в ответ недовольный женский голос:

– Кого в такую рань?

– Не боись, Анютка, не к тебе, – ответили ей из соседнего окна. – К тебе лишь по ночам, когда хари не видать.

– Заткни хавальник, Монька, не то зубья перещитаю.

Тут дверь и открылась.

– Вам кого, барыня? – удивилась пожилая тетка в сарафане и фартуке, в руке державшая половую тряпку.

– Дозволите войти?

– Звиняйте, только для господ, – тетка попыталась захлопнуть дверь, чего Сашенька не допустила, перешагнув через порог.

– Я знаю.

Баба оторопела:

– И чаво?

– С хозяйкой надо поговорить.

– А-а-а, – протянула баба, придирчиво осмотрев Сашеньку с головы до ног. – Не старовата ли будешь?

Сашеньке захотелось вырвать тряпку и отхлестать бабу по физии. Она с трудом сдержалась:

– Не твое дело. Доложи, княгиня Тарусова к ней.

Баба засмеялась, обнажив беззубый рот:

– Ишь ты, княгиня.

И исчезла в глубине коридора, дав Сашеньке войти внутрь. Маленькая шинельная с вешалкой в углу, справа лестница на второй этаж, слева гостиная с мягкой мебелью и фортепиано, в углу которой буфет с рюмками и стаканами. Подойдя к нему, Сашенька открыла створки буфета. Ну и ну! Бутылки с ликерами, виноградными и столовыми винами.