Мертвый угол
Шрифт:
— Ладно, понял. Петр глянул на часы.
— Ты завтракал?
— Отметился в кафе.
— Значит, не ел.
— Отнюдь.
— Чего «отнюдь»?
В том смысле, что поел. Нормально покормили. В нашем кафе?
— На площади, в «Уюте». Очень даже, я тебе скажу…
— А то пойдем…
— Клянусь, я сыт по горло. Заправился вот так. Теперь хоть двое суток без воды.
— Ну, ладно. Сам большой. Тут вот какое дело…
— Нужны деньги?
Климов сунулся было во внутренний карман, но Петр придержал его.
— Потом.
— Когда?
— Успеется.
— Слушаю.
— Вникай. Да, кстати, куда Федор делся?
— Обломался по дороге.
— Где?
— На въезде.
— А ты как?
— Пешком дотопал.
— Что-то я его не видел.
— Видно, починился.
— Он мне обещал, что будет здесь. Петр снова глянул на часы.
— Надо спешить. Может, успеем…
— Я профан по части похорон.
— Я тоже не ахтец… ну, в общем, слушай: извести я раздобыл, гроб, как ты видел, уже сделали, со сторожем на кладбище договорился, могильщика нашел, да Федор подойдет, осталось дело за бумагами, тут я не спец, — он как-то виновато посмотрел на Климова, — чиновники меня в упор не видят.
— А что надо?
Климов потер лоб ладонью. Голова без шляпы замерзала.
— Справку.
— Кому и от кого?
— Сторожу кладбища.
— Директору?
— Ну, в нашем городе это одно и то же.
— Справку из ЗАГСа, — догадался Климов.
—Да.
— Ты на машине?
— Вон стоит, — Петр кивнул на старенький «Москвич» с помятой дверцей, — еще фурычит.
— Тогда, едем.
Глава шестая
Всех людей объединяет и делает во многом понятными уже то, что все они вылеплены из одного теста. А это уже немало для уяснения их сущности. Познай себя, говорил философ. Самое главное в общении между людьми — понимание. Взаимность. Человеку в этой жизни так необходимо, чтобы его понимали. Хорошо, если многие, но и один разъединственный человек тоже неплохо. И совсем чудесно, если это нужный в тот или иной момент человеческой жизни клерк или чиновник. Та особа, от которой зависела некая бумаженция, именуемая в канцеляриях регистрационной справкой, заверенная подписью и соответствующей печатью.
Возле четырехэтажной коробки, воздвигнутой из бетона и стекла, в которой располагались администрация Ключеводска, бюро по трудоустройству и городской отдел записи актов гражданского состояния, иными словами, ЗАГСа, видавший виды «Москвич» клюнул носом, и Петр указал рукой:
— Второй этаж, седьмая дверь. Жанна Георгиевна.
Речь шла о заведующей городским отделом ЗАГСа.
Ею оказалась дама неопределенного возраста с мгновенно-цепким взглядом склочницы и скандалистки, один вид которой сразу же предупреждал любого посетителя, что Жанна Георгиевна не была бы сама собой, если бы не знала всех тонкостей порученного ей дела, а именно: регистрации и записи. Ничто так люди не любят, как регистрироваться. Родился, женился, развелся. Наконец, умер. И никто не вселяет в них такой священный трепет, как человек регистрирующий. Регистратор.
Что может быть возвышеннее знания, что твое присутствие на земле или отсутствие на таковой засвидетельствовано и место твое на ней или же в ней указано?
И этим перстом указующим, и этими устами свидетельствующими в городе Ключеводске была заведующая горотделом ЗАГСа Жанна Георгиевна, чья логика была столь же непостижимой, как и судьба исчезнувшей Атлантиды.
— Бесконечная свадьба! — ворчливо произнесла она себе под мышку, разыскивал что-то в глубине стола, за которым освящала регистрационные акты. Она внимательно выслушала Климова, узнала, кто он и что он, и кем доводится умершей Ефросинье Александровне Волынской, сказала, что не помнит ни его, ни той, которой посвятил свою заботу и приезд «уважаемый Юрий Васильевич». Хотя, возможно, память ей и изменяет. Как изменяют своим принципам на море женатые холостяки и целомудренные одиночки. Кстати, и в горах они ведут себя не лучше. О-хо-хо! Она, кажется, витиевато выразилась, можно сказать, мыслит афоризмами, но это от усталости. Много работы.
— Бесконечная свадьба! — теперь уже ковыряясь в правом ящике стола, проинформировала она Климова и после долгих безуспешных поисков какой-то важной для нее инструкции откинулась на спинку стула.
— Так что, уважаемый… э…
— Юрий Васильевич…
— Юрий Васильевич, ничем, ничем я вам не помогу.
— Но как же быть?
Стараясь выглядеть загадочной и деловитой, ведь многим нравится считать себя провидцами и знатоками чужих тайн, она, чтобы потрафить этим многим, а если не многим, то хотя бы Климову, еще сосредоточеннее углубилась в свое тайное, достав платочек и протирал очки.
— Еще раз объясняю. Для того, чтобы я зарегистрировала акт смерти вашей… скажем так, бабушки, Волынской Е.А., вы мне должны принести справку из поликлиники о ее болезни и причине смерти…
— Но…
— Никаких «но». Справка из поликлиники, заверенная милицией. Диагноз желательно полностью. По-русски. Никакой латыни.
— Да она…
— Латынь я уважаю, — перебила фразу, приготовленную Климовым, Жанна Георгиевна, — но по-русски. Чтобы не было неясности. Договорились?
— Нет, — ответил Климов.
— Почему? — недоуменно посмотрела на него Жанна Георгиевна и принялась снимать со своего серого костюма невидимые пылинки. Должно быть, она искренне считала, что ничто так не обостряет мужской ум, как женская одежда, обираемая, обдуваемая, встряхиваемая.
— Дело в том, что в поликлинику она не обращалась,
— Никогда?
— По крайней мере, в Ключеводске.
— Вы это точно знаете?
— Я только что оттуда.
— Не болела?
— Прибаливала, но к врачам не обращалась.
— А сколько ей, — Жанна Георгиевна пролистнула паспорт, — девяносто два… почтенный возраст. М-да… Не знаю, что и посоветовать.
Она передернула плечами, закатила глаза вверх.
Задумалась.
В задумчивости снова подышала на очки, протерла линзы.
— Вот что, — она встала и раздернула на окнах шторы, — обратитесь в горотдел милиции.
— Они дадут?
— Обязаны.
— А вы работаете…