Мертвый угол

Игнатьев Олег Геннадьевич

— Ладно, понял. Петр глянул на часы.

— Ты завтракал?

— Отметился в кафе.

— Значит, не ел.

— Отнюдь.

— Чего «отнюдь»?

В том смысле, что поел. Нормально покормили. В нашем кафе?

— На площади, в «Уюте». Очень даже, я тебе скажу…

— А то пойдем…

— Клянусь, я сыт по горло. Заправился вот так. Теперь хоть двое суток без воды.

— Ну, ладно. Сам большой. Тут вот какое дело…

— Нужны деньги?

Климов сунулся было во внутренний карман, но Петр придержал его.

— Потом.

— Когда?

— Успеется.

Ввожу в курс дела…

— Слушаю.

— Вникай. Да, кстати, куда Федор делся?

— Обломался по дороге.

— Где?

— На въезде.

— А ты как?

— Пешком дотопал.

— Что-то я его не видел.

— Видно, починился.

— Он мне обещал, что будет здесь. Петр снова глянул на часы.

— Надо спешить. Может, успеем…

— Я профан по части похорон.

— Я тоже не ахтец… ну, в общем, слушай: извести я раздобыл, гроб, как ты видел, уже сделали, со сторожем на кладбище договорился, могильщика нашел, да Федор подойдет, осталось дело за бумагами, тут я не спец, — он как-то виновато посмотрел на Климова, — чиновники меня в упор не видят.

— А что надо?

Климов потер лоб ладонью. Голова без шляпы замерзала.

— Справку.

— Кому и от кого?

— Сторожу кладбища.

— Директору?

— Ну, в нашем городе это одно и то же.

— Справку из ЗАГСа, — догадался Климов.

—Да.

— Ты на машине?

— Вон стоит, — Петр кивнул на старенький «Москвич» с помятой дверцей, — еще фурычит.

— Тогда, едем.

Глава шестая

Всех людей объединяет и делает во многом понятными уже то, что все они вылеплены из одного теста. А это уже немало для уяснения их сущности. Познай себя, говорил философ. Самое главное в общении между людьми — понимание. Взаимность. Человеку в этой жизни так необходимо, чтобы его понимали. Хорошо, если многие, но и один разъединственный человек тоже неплохо. И совсем чудесно, если это нужный в тот или иной момент человеческой жизни клерк или чиновник. Та особа, от которой зависела некая бумаженция, именуемая в канцеляриях регистрационной справкой, заверенная подписью и соответствующей печатью.

Возле четырехэтажной коробки, воздвигнутой из бетона и стекла, в которой располагались администрация Ключеводска, бюро по трудоустройству и городской отдел записи актов гражданского состояния, иными словами, ЗАГСа, видавший виды «Москвич» клюнул носом, и Петр указал рукой:

— Второй этаж, седьмая дверь. Жанна Георгиевна.

Речь шла о заведующей городским отделом ЗАГСа.

Ею оказалась дама неопределенного возраста с мгновенно-цепким взглядом склочницы и скандалистки, один вид которой сразу же предупреждал любого посетителя, что Жанна Георгиевна не была бы сама собой, если бы не знала всех тонкостей порученного ей дела, а именно: регистрации и записи. Ничто так люди не любят, как регистрироваться. Родился, женился, развелся. Наконец, умер. И никто не вселяет в них такой священный трепет, как человек регистрирующий. Регистратор.

Что может быть возвышеннее знания, что твое

присутствие на земле или отсутствие на таковой засвидетельствовано и место твое на ней или же в ней указано?

И этим перстом указующим, и этими устами свидетельствующими в городе Ключеводске была заведующая горотделом ЗАГСа Жанна Георгиевна, чья логика была столь же непостижимой, как и судьба исчезнувшей Атлантиды.

— Бесконечная свадьба! — ворчливо произнесла она себе под мышку, разыскивал что-то в глубине стола, за которым освящала регистрационные акты. Она внимательно выслушала Климова, узнала, кто он и что он, и кем доводится умершей Ефросинье Александровне Волынской, сказала, что не помнит ни его, ни той, которой посвятил свою заботу и приезд «уважаемый Юрий Васильевич». Хотя, возможно, память ей и изменяет. Как изменяют своим принципам на море женатые холостяки и целомудренные одиночки. Кстати, и в горах они ведут себя не лучше. О-хо-хо! Она, кажется, витиевато выразилась, можно сказать, мыслит афоризмами, но это от усталости. Много работы.

— Бесконечная свадьба! — теперь уже ковыряясь в правом ящике стола, проинформировала она Климова и после долгих безуспешных поисков какой-то важной для нее инструкции откинулась на спинку стула.

— Так что, уважаемый… э…

— Юрий Васильевич…

— Юрий Васильевич, ничем, ничем я вам не помогу.

— Но как же быть?

Стараясь выглядеть загадочной и деловитой, ведь многим нравится считать себя провидцами и знатоками чужих тайн, она, чтобы потрафить этим многим, а если не многим, то хотя бы Климову, еще сосредоточеннее углубилась в свое тайное, достав платочек и протирал очки.

— Еще раз объясняю. Для того, чтобы я зарегистрировала акт смерти вашей… скажем так, бабушки, Волынской Е.А., вы мне должны принести справку из поликлиники о ее болезни и причине смерти…

— Но…

— Никаких «но». Справка из поликлиники, заверенная милицией. Диагноз желательно полностью. По-русски. Никакой латыни.

— Да она…

— Латынь я уважаю, — перебила фразу, приготовленную Климовым, Жанна Георгиевна, — но по-русски. Чтобы не было неясности. Договорились?

— Нет, — ответил Климов.

— Почему? — недоуменно посмотрела на него Жанна Георгиевна и принялась снимать со своего серого костюма невидимые пылинки. Должно быть, она искренне считала, что ничто так не обостряет мужской ум, как женская одежда, обираемая, обдуваемая, встряхиваемая.

— Дело в том, что в поликлинику она не обращалась,

— Никогда?

— По крайней мере, в Ключеводске.

— Вы это точно знаете?

— Я только что оттуда.

— Не болела?

— Прибаливала, но к врачам не обращалась.

— А сколько ей, — Жанна Георгиевна пролистнула паспорт, — девяносто два… почтенный возраст. М-да… Не знаю, что и посоветовать.

Она передернула плечами, закатила глаза вверх.

Задумалась.

В задумчивости снова подышала на очки, протерла линзы.

— Вот что, — она встала и раздернула на окнах шторы, — обратитесь в горотдел милиции.

— Они дадут?

— Обязаны.

— А вы работаете…