Месть Фарката Бона
Шрифт:
(1) — гмыженка, не имеющая дара практической магии ученица; такие девушки, например, никогда не смогут летать.
(2) — полворота, ворот — год, полный оборот вокруг Солнца.
(3) — человек приносящий неудобства, баламут. Местное такое словцо, воксхоловское.
(4) — знаменитая любовная поэма, сентиментальная и слезливая. Средневековая мыльная опера.
Говорил Самурей, взор слезою блестел:
«Нам прощаться пора — уж восток заалел!»
И взрыдала она, та, что он оставлял:
«Ты жениться спешишь, как
Не обманешь меня! — говорит Соккия.
–
Мне и жизнь не мила, если я не твоя».
Отвечал Самурей: «Вот камыш зашумел,
Гнут деревья враждебные ветры.
Нам жестокий тиран разлучиться велел,
Но тебе я остануся верный!
Не отдам злой судьбине в обиду».
Сам за руку берет и к обрыву влечет ...
И никто бедных больше не видел.
Меж крутых бережков Вязка речка течет.
А по ней по волнам плат кровавый плывет...
Дурацкая побасенка, но бабам нашим какой год уже нравится. Это я так кусочек привел… для ознакомления.
(5) — Витлард — аналог Рая или города в небе, где живет Небесная мать Модена и Астарлинги.
(6) — знак рыб, март.
========== Дороги ==========
На розовый снег ложились длинные синие тени; большак был хорошо наезжен, и даже тяжелые рыцарские кони двигались легко. Бон свесил ноги по одну сторону седла и только немного придерживался рукой за высокую луку.
— Вот ты старый... в смысле взрослый совсем, так скажи мне, Брай, с высоты собственного опыта, чего уж такого прекрасного в плотских соитиях?
Одетый в серый овчинный плащ Тинери тронул поводья своего вороного и подъехал к заднему окошку кареты. Нагнувшись, заглянул внутрь, где в приятной теплоте сумерек на подушках крепко спали его любимые... Маленький Иржей сжимал в кулачке длинный материн локон, а Имни подкатилась Дарнейле под бок и, похоже, сосала золотое шитье на рукаве ее бархатного платья...
— А что ты хочешь знать, кот? Не верится. Небось, разыгрываешь меня, ну неужто такой невинный? Все мышей ловил, да сметану воровал? Так ни одной кошечки и не оприходовал? — Магистр придержал коня и дождался, пока Фаркат поравняется с ним.
— Недосуг было, — буркнул тот. — Ну не хочешь, не говори, а чего издеваться... Мне для дела надо.
Рыцарь Брай скинул капюшон и выдохнул, громко выдохнул, улыбаясь и глядя, как горячий воздух становится на морозе мутным облачком:
— Боги нас такими создали, что слаще женского лона только...
— Что? — Вытянул шею Бон.
— Ну, по мне так битва или скачка... — невольно признался его собеседник. — Не всякую полюбить можно, и не в красе дело. Душа должна ластиться, и чтоб как праздник от каждого взгляда, слова...
— Слушай, — внезапно перебил его Фаркат. — Это мне без надобности. Я не про любовь спрашиваю, а про похоть.
— А что, сам никогда матушке стирки не доставлял или кулак свой не радовал? — удивился Брай. — Бон, да не может быть!
— В плену я был… с малолетства. Да неважно… — процедил тот сквозь зубы, отвернулся даже — сам не рад был, что разговор завёл.
— У кого в плену? Мы, вроде, лет
— Ну, тогда я вру, как всегда! И забьем на этом, — огрызнулся Фаркат и ударил пятками своего коня в бок — попробовал объехать рыцаря по обочине. Не удалось — свалился неумелый наездник в сугроб. Шли-то военным маршем, да и дорога была неширока.
— Сто-о-ой! — как раз в это время раздался крик ведущего отряд сарджента Лангина. — Захрут… рассредоточиться, строй не держать.
Отряд разделился еще у кордона, в город не въезжая. Командор Асси-лон Тинери принял предложение барона и вместе с Гейсарнейской владычицей и воинами отправился в замок Квирст.
А прибывшие с ними караваном торговые гости остановились в скромной гостинице на окраине Захрута. Пожилой купец, представившийся Заппом Вимником из Воксхолла, заказал себе и своей молоденькой жене ужин в комнату и попросил хозяйку принести козьего молока с хлебным мякишем для их годовалого сынка. Заплатил вперед и полновесным серебром.
— Надо же такой солидный мужчина, видный! — попеняла, вернувшись на кухню, вдовая Мирза своей дочери-перестарке. — Богатый небось, номер-то лучший сняли, багажные торбы кожаные, приличные, лошади справные, сытые. А жена — чисто бесовка, и чем окрутила? Тощая, ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачок! Волоса темные, незавитые, так из-под капора палками и торчат. Я только с подносом вошла, так эта, будто лойда (1), на меня даже не глянула. На кровати, не разувшись, сидит, дитенка к потолку подбрасывает, да как кикимора хихикает. А сама мужем помыкает. «Иди-ка, — говорит, — прикажи, чтобы мне воды нагрели, и бадью пусть наверх несут — тут мыться хочу!». Нету справедливости. — Вздохнула огорченная мамаша непристроенной дочки — годы шли, а на пышную, белую Лутту охотников не находилось.
Прошло две седьмицы, и почтенная Мирза, да что там она, многие соседние кумушки задружились с шустрой приезжей, Катой Боной Вимник, — то вместе в карточки сыграют… под наливочку, то фасоны столичные обсуждают; а какие песни воксхолловская молодка знала — животики надорвешь, как запоет!
— А что ж у вас в городе красивые парни водятся? — спросила та как-то вечерком, раздавая колоду. — Не передергивай, Лутка, шестую карту-то за корсаж не суй! — Дала она по рукам приятельнице. Вчетвером в «комарика» дулись.
— А вам на что, вы ж замужняя? — хихикнула девица. — Вон какой ваш супруг симпатичный да статный, как благородный.
— Так то муж — жеванная, пробованная уже морковочка. — Подмигнула госпожа Вимник. — Слыхала, что молодые мужики в баронстве смазливые и горячие. — Она пожала плечами. — Я на прошлые Астарские праздники уже брюхатая была, но матушка… покойница, говорила, что купцы из Квитарста больно пригожие приезжали. Жалко, видно, враки!
Картежницы помолчали, соображая, во сколько же лет их новую товарку замуж выдали, коли уж и ребеночку воро'т сравнялся, но и сейчас выглядела та не боле, чем на… четырнадцать.