Месть фермера
Шрифт:
— Давайте-ка ложиться спать! — бодро отреагировал на все это Джон и, уже лежа и завернувшись в одеяло, спросил у Бутса: — Как сейчас на Стиллменском перевале?
— Там всегда паршиво, — ответил тот
Он припомнил этот разговор, когда утром босс, не сказав ни слова, сел на лошадь и покинул лагерь. Остальные, устав после долгой скачки накануне, проснулись, когда солнце уже освещало верхушки сосен. Выйдя из хижины, они начали озираться в поисках вожака.
— Что-то не так, — заметил Крестон, как бы обращаясь к самому себе.
Бутс взял его за руку и отвел
— Почему не так, Артур? Что тебе известно?
— Ничего, — ответил Крестон, — но я чувствую себя как в рождественское утро, когда в доме нет ни индейки, ни цыпленка. А куда подевался босс, я не знаю.
— Сталлменский перевал, — пробормотал Бутс, затем посмотрел на клубящиеся облака над неровными очертаниями гор, нахмурился и добавил: — То, что человек говорит на ночь глядя, в первую очередь приходит ему в голову утром. Знаешь, Артур, я собираюсь отправиться к Стиллменскому перевалу, и тебе, пожалуй, лучше поехать со мной. Не говори ничего остальным. Может, это глупости, но у меня покалывает спина, а это для меня означает то же самое, что для тебя рождественская индейка. Поехали!
Когда Джон Сэксон на рассвете ехал вниз с холма, небо было таким же красивым, как во время заката, но эта красота внушала надежду, а не задумчивую печаль. Холодный ветер наполнял его легкие ароматом хвои, а слух — шумом воды, стекающей по склонам.
Вместо завтрака Джону пришлось потуже затянуть пояс.
Из-за валуна внезапно выскочил заяц и пустился бегом, петляя, словно бекас, увертывающийся от ветра. Сэксон инстинктивно выхватил кольт и трижды выстрелил. Две пули стряхнули грязь с меха зверька, третья уложила его наповал.
Джон не стал подбирать дичь. Он испытывал странное ощущение вины, убив зайца без всякой нужды.
В конце концов, где-то существует высшее правосудие, которое взвешивает на точных весах все мотивы и поступки и для которого жизни людей и животных одинаково ценны. Эти мысли беспокоили Сэксона всю дорогу до Блувотера.
Сегодня он ехал в город в совсем ином настроении, чем в прошлый раз. Тогда Джон прибыл туда как герой, который мог с чистой совестью смотреть людям в глаза. А если и совершил преступление, то оно заключалось только в том, что он позволил своим спутникам присвоить добычу грабителей, но еще неизвестно, было ли это преступлением в глазах закона.
Сэксон до сих пор не знал ответа на этот вопрос, однако вина за содеянное не лежала тяжким бременем на его душе.
Совсем другое дело — сесть в поезд и вырвать двух своих людей из рук закона. Правда, их арестовали за ограбление банка, хотя в действительности они всего лишь ограбили других бандитов. Но доказать это было бы невозможно. К тому же против них наверняка выдвинули бы и другие обвинения. Тем не менее Сэксон чувствовал, что освободил бы их, даже если бы они были виновны в более тяжких преступлениях, чем грабеж. Гордость и появившееся недавно причудливое ощущение всемогущества заставили бы его предпринять такую попытку.
Зато теперь у закона имелись все основания преследовать его. Впрочем, едва ли кто-нибудь толком разглядел лицо Джона.
Тем не менее Сэксон радовался тому, что сегодня отправится с Дэниелом Финли в Стиллмен и сможет вернуть в банк свою долю добычи. Возможно, он все равно останется виновным в глазах закона, но люди смотрят на многое иначе, чем закон. В самом деле, можно ли считать человека преступником, если он начисто отмыл руки от результатов своего преступления и отказался от незаконной прибыли?
Джон подъехал к дому Финли настолько рано, что улица была абсолютно пуста, однако адвокат уже оседлал лошадь (парень с жалостью подумал, что бедняге пришлось делать это левой рукой и обрубком правой) и был готов к отъезду.
Но когда Сэксон вошел в дом и пожал левую руку адвоката, он получил новое доказательство его предупредительности.
— Ты успел поесть, мой мальчик? — поинтересовался Финли. — Я оставил на плите яичницу, бекон и кофе. Они еще теплые. У тебя голодный вид, так что лучше сядь и подкрепись.
Улыбнувшись, Джон уселся за стол и поел быстро, с аппетитом.
— Вы обо всем подумали, мистер Финли, — заметил он. — Когда-нибудь вам воздастся за вашу доброту.
— Ты так думаешь? — ухмыльнулся адвокат. В глазах его мелькнуло сомнение, а на лице появилось странное выражение боли. — У меня достаточно грехов, — пробормотал он себе под нос.
Вытащив пачку денег, Финли заставил Сэксона пересчитать их. Вся его доля добычи была на месте.
— Как будто я в вас сомневался, мистер Финли! — засмеялся Джон.
— Бизнес есть бизнес, и все сомнения лучше предотвратить заранее, — объяснил адвокат. — Деньги как сажа, Джон. Они быстро прилипают к рукам.
Спустя несколько минут они уже ехали по улице и задолго до полудня приблизились к перевалу. Облака ударялись о горные вершины, словно море о прибрежные скалы, но, в отличие от волн, не разбивались, а, слегка отпрянув, снова цеплялись к утесам.
Глядя на эту сцену, можно было представить себя находящимся под водой, а ветер, нагоняющий облака — сильным течением. Было очень холодно, и Финли не сомневался, что скоро начнется снегопад. По-зимнему колючий воздух проникал сквозь одежду, тела покрылись гусиной кожей. На небе с каждой минутой прибывали все новые массы облаков.
— Если бы я гнал скот в Стиллмен, то поторопился бы, — сказал Сэксон.
— Ты хотел бы снова заняться фермерством, если бы тебе представился шанс? — полюбопытствовал Финли.
Джон рассмеялся:
— Не знаю. Эти дни я чувствую себя так, словно сижу за игорным столом, где делают крупные ставки. Это чертовски увлекательно!
— Вот именно, высокие ставки, мой мальчик, — кивнул Финли. — Жизнь или смерть! — Он произнес это не меланхолическим тоном моралиста, а голосом человека, который знает, о чем говорит, и наслаждается запретным плодом.