Месть кованых фламинго
Шрифт:
— Это и есть потеря крови.
— Нет, потеря — это полное обескровливание, — не соглашалась я. — Как при укусе вампира. А у Бенсона крови оставалось достаточно, чтобы бродить кругом еще шесть-семь часов.
— Точно, — поддержал меня Роб. — Отец заплатил мне целый четвертак за «обескровливание», когда мне было восемь.
— Он имеет в виду, что выучил это слово, — пояснила я, пока Монти не вообразил себе чего-нибудь криминального. — Отец старался расширить наш словарный запас. Послушайте, Бенсон просто-напросто разбил нос, и у него пошла кровь. Вот и все. Если вам интересно мое мнение, это бросает не больше подозрений на присутствовавших, чем на весь остальной мир. Кроме того, к вечеру об этом знал уже весь город, поэтому любой мог совершить убийство в надежде, что подозрение падет на кого-нибудь из забрызганных кровью, если полиция не захочет копнуть поглубже.
— Мы копнем так глубоко, как сочтем нужным, — оскорбился Монти.
— Скажите, Бенсона прямо здесь убили или тело притащили сюда позже?
Помощник шерифа, не моргая, глядел на меня, изогнув губы в улыбке, которую он, видимо, считал вежливой, но загадочной. Будь моя воля, я бы вообще запретила таким типам улыбаться.
— Конечно, если вы это уже выяснили, — деликатно добавила я.
— Мы выяснили все, что нам нужно. А вот вам какое дело?
— Как же! — воскликнула я. — Если Бенсона убили в другом месте, убийца засунул тело в мой павильон по одной простой причине. Обратите внимание, почти каждый продавец имеет в своем павильоне что-то типа склада или подсобки, где он хранит товар, который не хочет пока выставлять на прилавок. Но только в моем павильоне этот отсек такой большой, что в нем можно спрятать труп. А если Бенсона прямо тут и убили, то, выходит, либо он, либо преступник явились сюда с какой-то целью; надо лишь выяснить, что это была за цель, и вы запросто вычислите убийцу.
— Мы и сами уже догадались, мисс Ленгслоу. — Монти смотрел на меня все с тем же странным выражением лица — то ли издевательским, то ли просто насмешливым. — А вам, повторяю, какое дело?
— Это мой павильон. Я тут работаю, вот какое.
Монти все сверлил меня взглядом. Возможно, он прочел где-то, что так можно расколоть заупрямившихся подозреваемых. Что ж, в гляделки лучше играть вдвоем. Я скрестила руки на груди и точно так же, не моргая, уставилась на него. Минуты шли, мы смотрели друг на друга, и я вдруг вспомнила документальный сериал, где ведущий, Марлин Перкинс, объяснял, что это обычное поведение для высших приматов, когда они хотят выяснить, кто вожак в стае — установить иерархию или как там у них это называется.
Гориллой-лидером оказалась я. Помощник шерифа внезапно посмотрел на часы, демонстрируя тем самым поведение обезьяны, которая неудачно притворилась, что ей надо куда-то спешить.
— Простите, — сказал Монти с потускневшей улыбкой. — У меня много дел.
— У меня тоже, — отозвалась я. — И я не могу заняться ими до тех пор, пока вы не освободите мой павильон. Скажите хотя бы примерно — когда?
— Мы дадим вам знать, — чванливо заявил сыщик.
— Разумеется, — пробормотала я и отвернулась, чтобы идти.
— Мисс Ленгслоу!
Я оглянулась.
— Спасибо, что привели ко мне брата. Но очень прошу вас не вмешиваться в расследование.
Я молча проглотила насмешку.
— Ваш отец думает, что мы — кучка пустоголовых неумех, которые беспомощны без ваших исключительных детективных способностей.
— Я вам уже говорила, мой отец обожает книги, в которых тихие библиотекари распутывают невероятные преступления и ловят жестоких убийц.
— А вы?
— Папа — пенсионер, а я день и ночь работаю, у меня нет времени на такие вещи.
— Так вы не будете совать свой нос в это дело?
Я повернулась и угостила его собственной версией взгляда, которым мама одаривала нас с братом, когда мы откалывали совсем уж идиотские шуточки.
— Знаете, я просто зря трачу время, ожидая, когда вы наконец закончите, что вы там пытаетесь делать в моем павильоне, и я начну работать. Мне остается лишь бродить по ярмарке и разговаривать с людьми. И я удивлюсь, если кто-нибудь заговорит со мной о чем-то, кроме убийства. Если это означает в вашем понимании «совать нос» — значит, я буду совать нос. Как только вы пустите меня в павильон, я совать нос перестану.
Монти нахмурился.
— Мы дадим вам знать, когда закончим, — повторил он.
Я нашла Эйлин, попросила ее раздобыть для меня наличность и отправилась кое с кем потолковать.
По дороге я заметила одного из моих племянников, который маршировал по площади вместе с военным оркестром. Оркестр репетировал «Мир перевернут вверх ногами» — мелодию, которую музыканты Корнуоллиса играли во время церемонии сдачи города. Интересно, чья это была шутка — Корнуоллиса или музыкантов? В любом случае название очень подходило к моему настроению, когда я шла к павильону Фолка, чтобы начать совать нос не в свои дела.
Фолк встретил меня злой как черт.
22
— Что с тобой? — воскликнула я при виде распухшей, покрытой синяками физиономии приятеля.
— А ты что, не помнишь? Ты же там была! — ответил Фолк. — Хотя разбитый нос недоброй памяти усопшего мистера Бенсона так потряс окружающих, что неудивительно, почему все забыли, как я грохнулся лицом на железные подставки.
— Ой, вспомнила. Спорю на что хочешь, Монти обратил на это внимание.
— Монти! — прорычал Фолк. — Если этот тип еще не полный кретин, то успешно движется в нужном направлении.
— Пожалуйста, только не говори мне, что у тебя нет алиби на время убийства!
— Я даже не знаю толком, где я был. И уж точно не встретил там ни единого человека, который мог бы подтвердить мою невиновность. Ты в курсе, что там, за деревьями, озеро?
— На самом деле это пруд. И что?
— Я туда упал. Возвращался с вечеринки такой злой, что даже не смотрел, куда иду. Просто шел-шел и вдруг свалился в озеро.
— Пруд.
— Какая разница? Любой водоем, достаточно глубокий для того, чтобы я в нем чуть не утонул, заслуживает названия озера. В общем, когда я вылез оттуда, то сообразил, что не имею ни малейшего понятия, где нахожусь. Я оказался на развилке трех проселочных дорог, выбрал одну и пошел по ней. Часа через полтора я добрался до Семнадцатой автострады, тогда только смог сориентироваться. И еще с час топал до лагеря по шоссе.
— Если ты упал в пруд там, где я думаю, любая из двух других дорог довела бы тебя до лагеря минут за пятнадцать — двадцать.