Месть кованых фламинго
Шрифт:
— Ты не представляешь, как бы я обрадовался. Тед пришел сразу после меня. Сказал, что в одиночку сидел на берегу реки с ноутбуком и играл в «Дум», пока батарейка не села.
— Что ж, это на него похоже, — сказала я, но в животе у меня похолодело. По какой причине Тед может скрывать от Фолка, что у него есть алиби? Только по одной — он не хочет, чтобы Фолк узнал, кто это алиби подтвердил.
— Да, похоже, — согласился Фолк. — Хотя Монти не поверил.
Я пожала плечами, гадая, давно ли Фолк говорил с Монти.
— Тогда из-за чего вы с Тедом ругались?
— Только не говори, что нас слышал весь лагерь! Я изо всех сил старался вести себя потише.
— Мы с Майклом проходили мимо.
Фолк вздохнул:
— Мы обвиняли друг друга, что глупо вели себя с Бенсоном. Что у него теперь будет преимущество, в том случае если дело дойдет до суда. Если б знать тогда, что он уже мертв! Мы бы переживали не из-за суда, а из-за опасности быть арестованными за убийство.
— Будем надеяться, до этого не дойдет.
— Будем. Однако сильно рассчитывать не стоит. Тем более что, даже если нас не задержат, газеты пережуют все подробности так, что мало не покажется.
— А ты-то хотел переждать по-тихому, пока отец привыкнет к твоему образу жизни!
— Это не проблема. Папочка, конечно, откажется от меня, но он и так делает подобные заявления примерно раз в году. Рано или поздно все забудут об этой истории — он и успокоится.
— Хоть бы поскорее. Пока не заметно, чтобы полиция особо продвинулась в расследовании. Шарят в моем павильоне…
— И в остальных. Похоже, в моем павильоне они провели вдвое больше времени, чем в соседних. Плохой знак.
Я не смогла придумать в ответ ничего ободряющего, просто попрощалась и ушла. Может быть, и стоило сказать ему про алиби Теда, но у меня духу не хватило. Хотя не исключено, что я своими догадками все только усложняю. Если Тед ночью был с кем-то еще, это же не значит, что он обманывает Фолка, правда? А может, Фолк уже и сам обо всем знает, просто решил скрыть от меня. С другой стороны, зачем? Чтобы сохранить лицо? О чем на самом деле спорили они с Тедом прошлой ночью в палатке? И верю ли я сама в алиби Теда?
Поскольку в павильон я попасть по-прежнему не могла, я прошлась по ярмарке, пытаясь отследить анахронизмы и заставить владельцев спрятать их до того, как «блюстители старины» наложат очередные драконовские штрафы, насчет которых, кстати, я так и не поговорила с миссис Уотерстон. «Блюстители» начали записывать суммы штрафов на доске возле колодок, для каждого ремесленника отдельно, и, глядя на стремительно растущие суммы, я понимала, почему моральный дух на ярмарке неуклонно ползет вниз.
Вскоре я наткнулась на Майкла — они с шерифом сидели в медицинской палатке отца и наблюдали, как папа демонстрирует чудеса колониальной хирургии супружеской паре туристов с сыном лет десяти. Посетители с ужасом поглядывали на окровавленный кожаный фартук отца.
— Конечно, в те времена люди гораздо чаще умирали от инфекционных заболеваний, особенно дизентерии, чем гибли на поле боя, — вещал отец.
— Что такое дизентерия? — спросил мальчик. К счастью, отец обернулся, чтобы поприветствовать меня, и вопроса не расслышал.
— Доброго вам утра, госпожа Ленгслоу, — низко кланяясь, произнес он. — Что я могу вам предложить? Что-нибудь тонизирующее? А может, слабительное?
— Мой павильон, пожалуйста, — ответила я, шлепаясь на один из соломенных тюков, которые отец приспособил под сиденья. — И желательно до конца ярмарки. Мне уже не до прибыли, хотя бы затраты окупить.
— Может, пустить вам кровь? — предложил отец, вынимая из-под грубо обтесанного стола, на котором размещалась экспозиция медицинских инструментов, банку с пиявками.
— Нет, спасибо, папочка, — ответила я. Он наверняка шутил. Во всяком случае, хотелось надеяться.
— Это кто это? — осведомился мальчуган.
— Пиявки, — ответил отец. — Кровь сосут, — уточнил он, что было совершенно излишним, но пролагало прямой путь к сердцу десятилетнего туриста.
— Настоящие пиявки? — пришел в восторг парнишка.
— Конечно.
— Круто!
— Хочешь подержать?
— Класс! Хочу!
— Джастин, нет! — испугалась мать.
— Они совершенно безопасны, мадам, — уверил отец. — Абсолютно чистые пиявки. Использованных мы держим отдельно.
— Использованных? — эхом откликнулся папа мальчика, его глаза испуганно проследили за жестом отца, показывающим на стоявшую на столе банку с использованными пиявками. Видимо, дела в медицинской палатке шли не очень-то хорошо — в банке плавало от силы штук десять пиявок. Я заподозрила, что и этих-то отец покормил сегодня собой, не сумев уговорить никого из туристов.
— После того как они сняты с пациента, сажать их на следующего негигиенично, — объяснял отец. — Конечно, в старые времена не знали о микробах, но нынешние доктора очень аккуратны при использовании пиявок.
— Нынешние доктора? — воскликнул отец мальчика. — Вы хотите сказать, что в здешних местах до сих пор используют пиявок?
— Разумеется! Для них и сейчас очень много работы! Пиявки очень полезны при замедленной циркуляции крови, в пластической хирургии и косметологии или при пришивании оторванных конечностей.
— Понятно, — кивнул турист, не в силах отвести взгляд от посыпанного песком пола под операционным столом, на котором валялись жуткого вида хирургическая пила и что-то похожее на оторванную руку — так и не сумев пришить, ее, видимо, выбросили.
— Конечно, использованных пиявок сажали отдельно даже в те времена, — продолжал отец. — Если посадить сытую пиявку вместе с голодными, они сожрут ее вместе с выпитой кровью.
— Клево! — восхищался мальчишка, изо всех сил упираясь ногами в пол, чтобы помешать родителям выволочь его на улицу.