Месть в законе
Шрифт:
– Ты же сам мент. Какую милицию звать собрался?
– Андрей сунул руку в карман.
– А-а! Ты так, да?!
– Филимонов выхватил из-за пояса пистолет и направил его на Андрея. Но ствол, что называется, плясал в его руке. Куда делась показная бравада и наглость патрульно-постового милиционера. Нет, ребята, вы только при погонах орлы. А встреть вас вот так, в темном переулке, сразу хвосты поджимаете. Честный мент, он в любой ситуации честный, а поганый - вот такой, как Филимонов, поганым по жизни и останется. И нутро
Не долго думая, Таганцев резким движением ноги выбил оружие из рук Филимонова. Тот по инерции, полученной при ударе, плюхнулся на задницу и для чего-то прикрыл руками голову.
В руке Андрея появился нож. Подойдя к сидящему на асфальте и трясущемуся, как овечий хвост, Филимонову, Андрей приставил острое лезвие к его горлу.
– Не узнаешь меня?
– Н-н-е-е-ет… - Тот поднял вверх протрезвевшие глаза.
– Вспомни розыскные ориентировки, - посоветовал Таганцев.
– Ты?!
– Филимонов принялся жадно хватать ртом воздух.
– Я, - ответил Таганцев.
– А теперь, мразь, получи за всех пацанов.
– Это - не по закону!!!
– прошипел Филимонов.
– Конечно не по закону, - согласился с ним Андрей.
– Ты не имеешь права…
– Имею.
Шея у Филимонова оказалась неожиданно тонкой и хлипкой. Таганцев и сам не ожидал, но голову он менту отрезал, словно разрубил напополам батон докторской колбасы. Мерзкое, конечно, сравнение, не аппетитное. Но что было, то было. А из песни, сами знаете, слов не выкинешь.
Вот только Ингу жалко. Кого она теперь собачьим поводком к батарее привяжет?
Впрочем, таких, как павший смертью храбрых Филимонов, увы, найдется немало. И, отдавая дань заслуженного уважения сержантам и офицерам в милицейских погонах, чья совесть чиста, мы чаще, чем хотелось бы, брезгливо отворачиваемся от ментов поганых. Ну, а если просто отвернуться и отойти в сторону нет никакой возможности, то не взыщите, господа-товарищи. Братва поможет разобраться что к чему.
…Все теми же проходными дворами выйдя на другую сторону квартала, Таганка увидел припаркованный в переулке джип, лениво пыхтящий выхлопными газами незаглушенного мотора. Женька Усольцев сидел за рулем.
– Порядок, - сказал Андрей, присаживаясь на переднее сиденье.
– Поехали.
Убивая поганого мента, Таганка снова мстил. На этот раз - за ни в чем не повинного торговца Сулеймана. Кто дал Андрею право распоряжаться чужими жизнями? Судите Таганцева, как хотите, но он не задавал себе такого вопроса.
Часть третья
Глава 10
Севостьяну Ивановичу Горбушкину неслыханно повезло с женой.
Впервые он подумал об этом еще два года назад, когда, собственно говоря, только женился. И во второй раз эта мысль посетила его свободную от интеллектуальных изысков голову уже сегодня.
Вдоволь наоравшись через разбитое окно кухни, он, обессилев и в конце-концов сообразив, что никого из прохожих и соседей ровным счетом не интересует - жива его бесценная супруга или скончалась, он закрыл рот и… вдруг обнаружил - Настя дышит! Вот оно - везение!
Действительно, она потихоньку приходила в себя. Удар при падении оказался не столь сильным. Да, немного пострадала кожа головы. Ну синяк будет и - всего-то. А кровь изо рта и ушей - так это из ссадины кровь! Вот дурак-то - перепугался поначалу.
У нее, похоже, даже сотрясения не случилось. Какое же там может быть сотрясение у пустоголовой бабы!
Радости Севостьяна Ивановича не было предела. Везучий он все-таки. А то вот подохла бы - потом, поди, объяснись, что сама грохнулась по пьяни. Тут же еще эта соседка сумасшедшая, Аграфена Самсоновна, наверняка, рожа ушастая, все слышала через стенку. Уж кто-кто, а она-то с удовольствием донесла бы на Горбушкина, куда надо.
А куда надо? Никуда не надо. Кому надо было, тот сам пришел.
В дверях кухни стоял хмурый, как туча, полковник Лозовой. Аграфена с интересом, смешанным с испугом, выглядывала из-за его широкой спины.
– Ты охренел совсем?
– спросил Юрий Олегович, осматривая кухонное помещение, заваленное бутылками, битым стеклом и пищевым мусором.
– Жену подними - простудится.
Настя начала тихо стонать и пыталась приподнять голову, лежа на полу.
– Да-да-да!
– засуетился Горбушкин.
– Сейчас-сейчас-сейчас! Иди ко мне, дорогая! Иди сюда, любимая! Пойдем-пойдем, я тебя в комнате уложу!
При словах «дорогая» и «любимая» Лозового перекосило. Об истинных отношениях Горбушкина с супругой он, конечно же, знал.
– Пошла отсюда, калоша рваная!
– зашипел Горбушкин на Аграфену Самсоновну, протискиваясь вместе с Настей в дверной проем.
– Фи!
– пренебрежительно произнесла та и плавно удалилась восвояси.
А Горбушкин, уложив Настю в комнате на кровать, вернулся в кухню, где его остался ждать Лозовой.
– Юра… - Севостьян Иванович, войдя, растерянно захлопал глазами.
– Товарищ полковник… Вы как… узнали… а?