Месть
Шрифт:
– Ты помнишь, что случилось с твоим старикашкой после того, как я его зарезал?
Паво стиснул зубы и ничего не ответил. Резкое воспоминание всплыло перед ним, когда Гермес наклонился и понизил свой голос до хриплого шепота.
– Не говори мне, что ты забыл, мальчик? - Гермес ухмыльнулся.
– Позволь мне напомнить тебе. Его голова была насажена на кол и выставлена на всеобщее обозрение у здания Сената, чтобы послужить предупреждением другим об опасностях заговора против Рима.
В глазах Паво вспыхнул гнев. Он закрыл их и сжал челюсти. Паво пытался забыть горькие воспоминания о том дне, когда узнал о последнем унижении, перенесенном его отцом. Теперь поток ярости захлестнул молодого гладиатора, и каждый мускул в его теле тотчас же напрягся.
– Его голову выставили на обозрение на несколько дней, - продолжал Гермес.
– Птицы клевали его. В конце концов, запах стал настолько ужасным, что ее пришлось убрать. Я слышал, что один из имперских слуг выбросил его голову в реку … в Тибр.
– Я убью тебя, - прошипел Паво, - за то, что ты сделал с моей семьей, клянусь всеми богами.
Гермес усмехнулся : - Я так не думаю, сын предателя. Боги всегда благоволят мне. Через два месяца следующая голова на колу будет твоей.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Помедленнее, парень!
– проревел Макрон на тренировке на следующее утро на площадке имперского лудуса.
– Ты должен просто атаковать палус. А не перерубать эту проклятую штуковину пополам.
Паво, казалось, не слышал своего наставника. Он маниакально вонзал свой тренировочный меч в деревянный столб, охваченный неконтролируемой яростью, мысленно представляя на нем лицо Гермеса. Раздался глухой удар, когда острие его меча ударилось о столб в районе воображаемой шеи. Капли пота свободно стекали по его спине. Он яростно рубил и колол палу с тех пор, как Макрон прибыл в лудус на рассвете, чтобы начать дневную тренировку. Он обливался потом, несмотря на суровый зимний холод. Его мышцы все еще болели после участия в групповой схватке, а рана на груди превратилась в бугристый рубец. Но тупая пульсация его ран была ничто по сравнению с ощущением свинцовой тяжести в его кишках. Накануне вечером Паво не мог заснуть, ворочаясь в своей келье, представляя на столбе отрубленную голову отца, над которой издевались его враги. Его желание отомстить превратилось в нечто более темное и невыразимое - желание покалечить Гермеса. Он не просто хотел убить Чемпиона Рима. Он хотел заставить его страдать, как он сам страдал в последние месяцы. Рыча сквозь стиснутые зубы, он ударил лезвием своего меча по сильно изуродованной части столба, словно перерубая Гермесу шею, его мышцы напряглись от ярости. Меч раскололся по лезвию, когда оно с грохотом врезалось в тренировочный палус. Макрон тут же выхватил его из рук Паво.
– Во что, химера тебя побери, ты играешь, парень! - нетерпеливо проревел он.
Паво посмотрел в ответ, его грудь тяжело вздымалась: - Я тренируюсь, господин. Согласно вашим инструкциям, - горько ответил он.
– Вы сами приказали мне выплеснуть свой гнев на тренировочную площадку.
Макрон фыркнул и покачал головой: - Я говорил тебе использовать свою ярость как мотивацию, парень. Все, что ты делаешь, это ты слепо рубишь палус. Боже мой, ты даже не практикуешь движения, которым я тебя научил. Если ты попробуешь вот так рубить Гермеса на Арене, он убьет тебя прежде, чем ты вспотеешь.
Горе и разочарование охватили Паво. Он почесал голову, и его плечи тяжело опустились.
– Простите, господин, - выдохнул он.
– Но Гермес зашел слишком далеко. Его невозможно остановить.
Макрон схватил Паво за плечи и пристально посмотрел ему в глаза: - Гермес не бог, он обыкновенный подонок-гладиатор. У него, как и у всех есть слабость. Нам просто нужно выяснить, где она находится.
– Ты сам видел его битву с Критоном, - запротестовал Паво.
– Кажется, я не заметил у него никаких слабостей.
– Атаку Критона вряд ли можно назвать атакой, - сурово возразил Макрон.
– Мы постараемся сделать лучше. И смотри на это так: если ты проиграешь, то, по крайней мере, умрешь сражаясь. И твой старик будет оттуда гордится тобой!
Паво неуверенно кивнул. В такие моменты он проклинал свое воспитание. При всем его знании греческих трагедий и истории Рима, а также причудливых уроках фехтования ему не хватало безжалостности и решимости к выживанию настоящего воина. Школьные уроки не учили стойкости к жизни и смелости. Макрон обладал обоими этими качествами в изобилии благодаря тому, что он провел много лет в качестве солдата, сражаясь на кровавых границах Империи. Оптион обладал таким образованием, которое можно было получить только путем жесткого выживания, размышлял Паво.
– Возможно, мне следовало выбрать свободу вместо мести, - мягко сказал он.
– Когда Император дал мне шанс.
Макрон уже собирался ответить, когда с Арены к востоку от Имперского лудуса раздался слабый рев. Он знал, что означал рев: дневной график звериных боев начался. Оптион задрожал всем телом и резко отвел взгляд от Арены.
– Соберись, парень. Ты зашел слишком далеко, чтобы сейчас все это испортить. Кроме того, ты же не хочешь, чтобы этот хвастливый подонок украл твою славу, не так ли?
– Нет, - холодно сказал Паво.
– Но как, во имя богов, я смогу его победить?
Макрон на мгновение задумался. Его прервал голос, кричащий на них с противоположного конца площадки.
– Макрон! Паво!
Повернувшись на голос, Паво прищурился и увидел высокого худощавого мужчину, идущего к ним из административного здания слева от ворот: - Проклятье, - пробормотал он.
– Корницен… ублюдок.
– Имперский ланиста? - Макрон поднял бровь.
– Он запал на тебя, а?
Паво мрачно кивнул. - Он покровительствует Гермесу и Курсору. Слишком уж благоволит им, на мой взгляд.
Поскольку в начале Игр Паво находился в Имперском лудусе, Гней Сентий Корницен делал все, что было в его ничтожных силах, чтобы сделать жизнь молодого гладиатора невыносимой, предоставив ему два приема отвратительной пищи в день и самую холодную, самую сырую и самую грязную камеру на ночь. Это была дешевая тактика, подумал Паво, и характерная черта назойливого ланисты. Корницен, казалось, особенно стремился потворствовать желаниям тех, кто обладал реальной властью и влиянием, в то время как сам он просто наблюдал за ценной коллекцией гладиаторов Императора.