Место смерти изменить нельзя

Гармаш-Роффе Татьяна Владимировна

Максим почувствовал, что превращается в теплую, истомившуюся на солнце летнюю лужу, и, наскоро напомнив себе, что это чужая жена, и что все женщины — актрисы, и что не ему поддаваться их маленьким играм и покупаться на их маленькие уловки, стал вникать в упущенный разговор.

— Арно давно овдовел, — говорил тем временем Вадим. — Соня была еще маленькая. Он ее практически один вырастил, так и не женился… Так что жил он один. Ему тогда уже пятьдесят было, с хвостиком даже. Пятьдесят и шестнадцать!

Он ей говорит: что ты, милая, я тебе не то что в отцы, в дедушки гожусь! А она — люблю, да и только! Ксавье приезжал, забирал, она снова

сбегала. Ну, любовь — не любовь, кто знает… Дома ей было плохо. Ксавье пил, нищета, скандалы, стал жену и дочь бить. Не то чтобы уж прямо побои, но все же… А у Арно красиво, элегантно, вкусно. Манеры аристократа. К тому же у него доброе сердце, и этот несчастный котенок совершенно безошибочно учуял, кто его может накормить и приласкать. Короче, вбила она себе в голову, что это любовь. Арно пытался отправить ее домой, Ксавье скандалил, Мадлен впадала в истерику при слове «домой» и «родители», Париж сплетничал и развлекался. Я тоже пытался как-то уладить ситуацию — пробовал поговорить с Ксавье, объяснить ему, что нельзя создавать такую атмосферу в семье: его вина, что ребенок не хочет с ним жить;

Соня приезжала, пыталась Мадлен убедить…

Как вдруг, после месяца бесплодных усилий отправить ее к родителям, к общему удивлению и негодованию «общественности», Арно позволил ей жить у себя.

Что там у них было и как — никто не знает. Но только пока он ее прогонял — это была пикантная история, придававшая ему в глазах света имидж стареющего казановы. А как перестал прогонять — вспыхнул скандал.

Его обвиняли в безнравственности, в совращении малолетних…

— Я пыталась выяснить, какой род отношений установился между ними… — вмешалась Соня. — Вы понимаете, что я хочу сказать… — Она нервно сбила пепел с сигареты мимо пепельницы.

Максим запомнил этот жест. Как и любой режиссер, он был коллекционером жестов и прочих поведенческих ухищрений, особенно женских (просто потому, что мужчинам они менее свойственны). Но себя Максим считал крупным коллекционером, и не без оснований — его коллекция была обширной не только в силу его наблюдательности, но и благодаря личному опыту, прямо скажем, немалому. В его коллекции водились жесты и уловки весьма оригинальные и необычные. Вот, например, шляпка. Не какая-то там шляпка из модного журнала, а, напротив, чудовищный темно-зеленый фетровый горшочек, который не вписывался ни в какую нынешнюю и даже прошлую моду, с двумя малиновыми вишенками на нем… Он еле скрыл улыбку, столкнувшись с ней на открытии одной выставки, где «шляпка» выставляла свои картины, и даже протиснулся поближе, чтобы увидеть, откуда взялось такое чудо среди изысканных модниц… И увидел. Через минуту он уже забыл о шляпке, разглядев под ней два необычно светлых и прозрачных голубых глаза, обведенных четким контуром очень черных ресниц. Две тающие льдинки, которые, как позже понял Максим, не растаивали никогда. Через полчаса шляпка начала ему нравиться… Потом, через пару недель, когда они стали появляться вместе, Максим от души забавлялся, наблюдая, как, прикованные вызывающей нелепостью шляпки, с готовой ироничной улыбкой на губах с ней знакомились мужчины и как замирали, пронзенные очень светло-голубыми ледяными глазами…

Словно ночные бабочки, летящие на приманку-шляпку и заканчивающие свой любопытный полет на острой булавке ее взгляда, безнадежно подергивая крылышками… Соня прикрыла глаза:

— Но я так и не сумела добиться ответа. Мадлен заперлась в спальне и повторяла мне

через дверь, что домой она не вернется, и что она любит Арно, и имеет на это право, и это право никто у нее не отнимет. И что это не мое дело, так как я дочь Арно, а не жена… — Соня немного улыбнулась воспоминаниям. — А папа юлил и хитрил и так и не ответил на мои прямые вопросы… Все мои попытки его образумить ни к чему не привели.

— А мать этой Мадлен что, не вмешивалась? — спросил Реми.

— Сначала — нет: предоставила «друзьям» разбираться, — ответил Вадим. — Потом наконец вмешалась и, представьте, преуспела. После разговора с ней Арно дал деньги, чтобы девочку отправили в частный пансион… Я подробностей не знаю, да и не пытался узнать — не мое дело, — но мне кажется, что Арно ее действительно полюбил… Во всяком случае, после этой истории Арно и запил.

Стал отказываться сниматься, а когда и соглашался, то срывал съемки запоями.

Естественно, потом и звать перестали…

— Так ты поэтому боялся дать ему читать сценарий? — догадался Максим.

— Именно. Это и есть история «в некотором роде из его жизни».

— А что теперь с той девочкой, Мадлен? — вернул их к делу Реми.

— У нее все в порядке. Она уже замужем, дети. Приходит иногда к Арно, вроде как к родственнику, по-семейному, с мужем, с детьми. Я думаю, Арно продолжает ее немножко опекать материально, делает подарки ее детям. Все благопристойно и очень мило.

— Вас это не раздражает? — Реми устремил взгляд на Соню.

— Почему это должно было меня раздражать?

— Ну, дочерняя ревность, знаете…

— Боже сохрани. Я давно уже вышла из возраста, в котором уместны подобные чувства. Я папу понимала. Он с самого начала чувствовал себя ответственным за ее судьбу…

— Значит, это Ксавье угрожал Арно?

— Да, — ответил Вадим. — С тех самых пор Ксавье не разговаривает с Арно на трезвую голову, а спьяну нарывается на скандал и кричит, что тот у него украл и совратил дочь. Многие слышали, что он грозился отомстить совратителю и похитителю его дочери.

— Он грозился его убить?

— Бывало. Иногда он кричал, что Дорана бог покарает, иногда, наоборот, что он сам его покарает, что возмездие его настигнет и так далее.

— Соня, вы бы узнали голос Ксавье по телефону?

— Не знаю… Наверное.

— Это не он звонил вам под видом Максима?

— Не думаю. Даже если тот, кто звонил, изменил голос, то все равно, у него совсем другой тембр. Такой немного скрипучий. А у того, кто звонил, — бархатный, вкрадчивый.

— Это совсем нетрудно сделать на самом деле, — заметил Максим. — бархатный тембр с глубокими модуляциями. Это почти не зависит от исходного голоса. Пожалуйста: «Здравствуйте, Соня»… — изобразил он «бархатный баритон».

Видите разницу? А в обычной жизни У меня голос и выше, и не бархатный.

— Так это вы звонили! — Соня вскочила со стула, уронив сумочку с колен.

— Это его голос! — крикнула она Реми.

— Соня, я всего лишь только хотел показать, что приятный глубокий баритон нетрудно подделать. На это способна по меньшей мере половина мужчин!

— Здравствуйте, Соня — произнес Вадим «бархатным баритоном» в поддержку Максиму. Соня уставилась на него.

— Ну, ты не будешь говорить, что это я тебе звонил, а, Сонечка? — усмехнулся Вадим. — Максим прав, этот голос очень легко подделать, и добрая доля моих приятелей, особенно среди актеров, только так и разговаривает с женщинами.