Метафизика памяти

Губин Валерий Борисович

От жизни той, что бушевала здесь,От крови той, что здесь рекой лилась,Что уцелело, что дошло до нас?Два-три кургана, видимых поднесь…Да два-три дуба выросли на них,Раскинувшись и широко и смело.Красуются, шумят, – и нет им дела,Чей прах, чью память роют корни их.Ф. Тютчев

Без этой памяти невозможно оценить значимость и бездонную глубину любого предмета, любого чувства, загадочность и неисчерпаемость мира, а жизнь была бы бесконечной тягомотиной похожих друг на друга дней, изредка скрашиваемой мелкими радостями. Человек, обладающий такой памятью, – это прорыв в устойчивом, необходимом, фундаментально обоснованном, расколдованном мире.

Кто

же эти люди, которых называют поэтами, художниками. Чем они должны обладать? Способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, прошлое, не только свою страну, свое племя, но и другие, чужие, не только самого себя, но и прочих, – то есть, как принято говорить, способностью перевоплощения и, кроме того, особенно живой и особенно образной (чувственной) Памятью. А для того, чтобы быть одним из таких людей, надо быть особью, прошедшей в цепи своих предков очень долгий путь существований и вдруг явившей в себе особенно полный образ своего дикого пращура со всей свежестью его ощущений, со всей образностью его мышления и с его огромной подсознательностью, а вместе с тем особью, безмерно обогащенной за свой долгий путь и уже с огромной сознательностью (И. Бунин. Ночь).

В такого рода «полной памяти», т. е. памяти обо всем, нет прошлого как отдельного недавно или давно окончившегося периода. Прошлое есть сейчас, оно заполняет все пустоты и разрывы в настоящем восприятии (а последнее всегда разорвано на отдельные мгновения) и обеспечивает глубину и насыщенность являющегося мира.

Вот десятки лет отделяют меня от моего младенчества, детства. Бесконечная данность! Но стоит мне лишь немного подумать, как время начинает таять. Не раз испытал я нечто чудесное. Не раз случалось: вот я возвратился в те поля, где я был некогда ребенком, юношей, – и вдруг, взглянув кругом, чувствую, что долгих и многих лет, прожитых мной с тех пор, точно не было. Это совсем, совсем не воспоминание: нет, просто я опять прежний, совершенно прежний. Я опять в том же самом отношении к этим полям, к этому полевому воздуху, к этому русскому небу, в том же самом восприятии всего мира, какое было у меня вот здесь, на этом проселке, в дни моего детства, отрочества! (И. Бунин. Ночь).

Возможно, наша память, как и все сознание в целом, работает по принципу голограммы. В каждом восприятии уже есть все, – можно почувствовать присутствие Бога, можно взволноваться глубиной неба, наполниться грустью неизбежной предстоящей разлуки с близкими. В каждом воспоминании есть вся память – от смутных детских впечатлений до сокровенных интимных переживаний, спрятанных в глубине души. Иначе способность мгновенно извлечь из памяти (предполагается, что человек способен запомнить порядка 10 миллиардов бит за всю жизнь, что примерно соответствует объему информации, содержащемуся в пяти комплектах Британской энциклопедии) прошлое переживание и все связанные с ним ассоциации кажется фантастической. То есть в каждом акте воспоминания память как бы незримо присутствует вся и вся отражается в одном переживании, как в лейбницевской монаде.

Действительно, одно из самых удивительных свойств человеческого сознания – это то, что каждый кусок информации мгновенно взаимокоррелируется с любым другим – еще одно свойство голограммы. Поскольку любой участок голограммы бесконечно взаимосвязан с любым другим [34] .

В психике человека ничего не исчезает, не забывается, а продолжает жить в каждый настоящий момент, как бы гарантируя непрерывность нашего сознания, нашей жизни.

Память, взятая в своей тотальности, – это функция сознания, которое в философии и религии называли «большим разумом», «сверхсознанием». Это имел в виду апостол Павел, говоря: «Будьте безумными, чтобы быть мудрыми». Безумие может быть мощным стимулом к жизни, только человек может выдержать то, что открывает ему большой разум, то необычное, ошеломляющее видение мира, от которого обыденное сознание, «малый разум» пытается закрыться рациональными аргументами или правилами этики. Быть безумным – значит идти наперекор устоявшимся мнениям и представлениям, значит рисковать своей жизнью, кладя ее всю без остатка на какое-то дело, без всякой надежды на успех, идти своим путем к краю того, что его ограничивает: в ту область, «где рыщет смерть, где угасает мысль, где бесконечно ускользает обетованное первоначало» (М. Фуко).

34

 Многочисленные эксперименты американских нейрофизиологов Карла Прибрама, Карла Лешли и других, пытающихся выяснить, где в мозгу хранятся воспоминания, показали, что информация хранится не в каком-то определенном участке мозга, а рассредоточена по всему его объему (Talbot М. The Holographic Universe [Электронный ресурс] URL:http://galactic.org.ua/pr-nep/Fiz-4.htm. (дата обращения: 05.04.2015).

Человек, поднимающийся на уровень сверхсознания, стремится заглянуть за горизонт возможного, объять необъятное, его удовлетворяют только духовные искания и вопросы, потому что все остальное не захватывает душу целиком. «Большое сознание», или «большой разум», – это «приставка» к нашему уму, которую нельзя понимать как эмпирически реальную часть нашего существования, это «усилитель», позволяющий нам подняться над собственным существованием, взглянуть на мир так, как никогда не может взглянуть человек, ограниченный своей психикой, своими разрешающими способностями зрения и слуха. Большое сознание – это метафора сверхчеловека как идеала, к которому стремится каждое живущее и мыслящее существо.

Духовность – это своего рода абсолютная точка отсчета человека. Чувство восторга перед бытием в целом, переживание всепонимания, ощущение прозрачности вещного мира, его субстанциальной родственности и близости человеку являются примером проявления большого разума в нас. Духовность – это взгляд с точки зрения вечности на любое понимание, любую мысль, любой акт. Любой поступок является завершенным, законченным только в сфере духовности. Большое сознание обращено наружу – к непостижимому пониманию целостности мира, и внутрь – к непостижимому пониманию целостности душевной жизни, которая есть обратная сторона целостности мира, к той внутренней мелодии нашей души, которая является отголоском космической музыки сфер [35] .

35

 В области внутренней жизни вообще «нет ни окоченелого неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые проходили бы по нему, как актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия внутренней жизни, которая тянется как неделимая от начала и до конца нашего сознательного существования» (Бергсон А. Восприятие изменчивости // Бергсон А. Соч.: В 5 т. СПб., 1913–1914. Т. 4. С. 24).

Человек, способный чувствовать не только свое, но и чужое прошлое, выходит, словно безумец, за рамки своей человечности и тем самым раздвигает рамки представлений о человеке вообще. Безумие многих великих мыслителей или художников принадлежало их произведениям, так же как их произведения принадлежали им самим. С одной стороны, безумие – это обрыв творчества, оно очерчивает линию низвержения в пропасть, за которой начинается пустота. Но, с другой стороны, безумие, крах мысли и есть то, посредством чего мысль получает выход в современный мир. Благодаря безумию творчество вовлекает в себя время этого мира, подчиняет его себе и ведет вперед, заставляет мир задаться вопросом о самом себе. После гениального безумия Ницше, Ван Гога, Арто и многих других мучеников духа, мир становится виновным перед творчеством, перед ним стоит цель переделать разум этого неразумия и вернуть разум этому неразумию. «Безумие, в котором тонет произведение, – это пространство нашего труда, бесконечный путь, ведущий к его исполнению, это наше призвание – быть одновременно апостолами и экзегетами» [36] .

36

 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997. С. 524.

Если человек не помнит все, то он не вспомнит ничего конкретного, он вообще не может помнить. Такого рода память подобна парадоксу Сократа – Платона: чтобы нечто узнать, надо его уже в каком-то смысле знать. Иначе неизвестно, куда идти, что искать. Чтобы что-нибудь вспомнить, я должен уже помнить это: помнить не по содержанию, а по форме, быть памятливым, т. е. вглядываться в свое прошлое и постоянно ощущать его присутствие.

Вероятно, корни этого сверхсознания, сверхпамяти находятся в религиозной метафизике: всякое религиозное переживание – это «ощущение целого», «религиозное чувство», «переживание бесконечности», страх и трепет встречи с Абсолютом. Если я не усиливаюсь помнить все, что находится в моей памяти, то совершаю грех, забываю (выхожу в забытие), лишаюсь актуального напряженного существования, при котором только и можно держаться в состоянии веры.

Но если мы не помним тех, кто были до нас, не помним «все», то пользуемся только рудиментами памяти, выпали из цепи поколений, не помним родства. И наоборот, стремление помнить все, чувствовать, что прошлое никуда не исчезает, а продолжает присутствовать сегодня, преображает, одухотворяет жизнь. Так чувствует чеховский студент из одноименного рассказа:

И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой… думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы – ему было только двадцать два года, и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла (А.П. Чехов. Студент).