Метафизика памяти
Шрифт:
Такого языка как предмета научного изучения нет. Язык живет в поэзии, в мысли философа, он есть дом бытия, тот сказ, в котором звучит бытие, и услышать этот звук может только человек, обладающий метафизическим слухом.
Память – величайший подарок богов человеку, только она делает возможным мышление, воображение, язык. Память – мать Муз, считалась главным источником, началом всех искусств. Из чрева Мнемозины вышли поэзия, драма, танец, наука о прошлом – история, наука о небе – астрономия. Именно Мнемозина считалась всезнающей богиней, связующей земное и небесное, ведающей прошлым, настоящим и будущим, аллегорией исконного первоисточника жизни и творчества [14] .
14
Стародубцева Л. Мнемозина и Лета. Память и забвение в истории культуры. Харьков, 2003. С. 10.
«Отчего так сильно во мне желание, –
Я попытаюсь показать, как мир «очаровывается» памятью как самой сильной способностью нашей души.
Прямое и косвенное описание феномена памяти
Память как духовный феномен (как действие духа в нас) нельзя непосредственно вывести ни из работы мозга, ни из механизмов культурной или исторической памяти, ни из работы бессознательного. Его можно описать только косвенно. Человеку все основные феномены жизни даны только косвенно. Любовь – только косвенный продукт, она может возникнуть из физических и психических отношений, а может и не возникнуть, поскольку у огромного большинства живущих любви нет и никогда не было. Никакими прямыми причинами ее вызвать нельзя. В. Соловьев писал, что любовь для человека, что разум для животного – только смутно брезжащая возможность. Вся художественная литература (написанная мужчинами) – это попытка описать ту невстреченную женщину и ту несостоявшуюся любовь, которую нельзя найти и удержать в каких-либо мирских бытовых условиях.
Смерти тоже непосредственно нет для любого человека, это всегда смерть другого, я могу знать о ней только косвенно, поскольку это не моя смерть. Этой своей косвенностью, неуловимостью она и ужасает. И вся наша жизнь – только подготовка к смерти, с которой мы так никогда впрямую и не сталкиваемся. И в этом смысле любовь и смерть даны только косвенно.
…Любовь может длиться только как подготовка своего исчезновения, как подражание разрыву. Когда мы воображаем, что нам хватит жизни на то, чтобы увидеть собственными глазами, что произойдет с теми, кого мы потеряли – это-то и является состоянием любви как смерти [15] .
15
Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. СПб., 1999. С. 44.
Косвенным образом мы видим, слышим и понимаем. Например, мы видим не глазами. Глаз не дух, это материальный орган. Он не способен без моего воображения дистанцироваться от мира. Он видит только впрямую. Но с помощью мысли он может видеть косвенно, косить, видеть то, что глазу как физиологическому органу не дано. Но видеть косвенно – значит видеть самое главное, значит вообще видеть. «Так что нельзя сказать, что человек видит, поскольку он есть Дух, или что он есть Дух, поскольку видит: видеть так, как видит человек, и быть Духом – это синонимы» [16] .
16
Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999. С. 184. «Косвенным зрением, – писал П. Флоренский, – иногда улавливаешь такие подробности и оттенки, которые недоступны взору прямому: между прочим – услышишь часто главнейшее; со звуками смеха порою прорывается такая тайна души, которая не обнаружит себя ни на какой исповеди; в бесконечно милых метафизически-родных складках или поворотах церковных песнопений прозвучит нередко такая абсолютность смысла, достаточно подчеркнуть которую не сумеет ни один догматист. Так и в философской системе блеснет часто такой глубокий мотив к ее принятию или отвержению ее, такой луч жизни и улыбка постижения, которые не выразишь ни пером, ни словом. Блеснет же обычно в какой-нибудь подробности, в сочинении нескольких слов, в придаточном, так сказать, предложении, чаще же всего – просто в отдельном термине. И блеснувшее это – часто не только ново, неожиданно и нечаянно, но даже противоречит прямым формальным заявлениям автора системы: однако будучи в формальном противоречии с ними, одно только и объясняет их, в их совокупности. Непреодолимая уверенность охватывает исследователя, что найдены корни мысли…» (Флоренский П.А. Философия культа // Богослов. тр. № 17. 1977. С. 121).
То же и с памятью, мы можем что-то вспомнить, усиливаясь, и вспомним, если нам повезет. Никакие механизмы запоминания, никакая мнемотехника не поможет, если речь идет о метафизической основе памяти, если стоит вопрос о том, как вообще возможна память? И рассуждать о метафизике памяти мы можем только косвенно. Что есть в нашей памяти такого, о чем мы можем говорить прямо: о том, что обладаю несколькими миллиардами нейронов, способных вместить в мою голову всю информацию о Вселенной? Но что мне до этих миллиардов, если я никак не могу в нужный момент вспомнить имя-отчество нашего проректора по хозяйственной работе?
Человек, как косвенное существо, ничего не хочет видеть или принимать всерьез как нечто окончательное и устоявшееся, во всем ищет намеки, полутона, нюансы, твердо веря
17
«…Всегда останется нечто, – размышлял над этой проблемой Ф.Н. Достоевский, – что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть, самого-то главного из вашей идеи» (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1973. Т. 8. С. 328).
Складывается впечатление, что сам человек как таковой – лишь косвенный продукт Божьего замысла о себе, что он – Великое обещание; обещает, но никогда не реализуется полностью ни в одном из миров. Видимо, Богом задумывалось что-то грандиозное, но не получилось. Или пропало желание. Поэтому нет у человека никаких гарантий успешной жизни, нет гарантий острого ума, творческой памяти, твердо определенного набора свойств и способностей.
Проблема косвенного, непрямого видения непосредственно связана с проблемой соотношения понимания и знания. Глядя прямо, ничего нельзя увидеть, так же, как прямо, непосредственно, впрямую ничего нельзя понять. И здесь «дух серьезности» (Ж.-П. Сартр) мешает увидеть, что невозможна внешняя, прямая передача понимания. Можно передать знание, но знание без понимания мертво. Существует масса рекомендаций – как развить память, как улучшить ее работу. Авторы этих исследований всерьез полагают, что овладели теорией и механизмом памяти, знаниями, которые можно передать другим. Это похоже на умение различать добро и зло на основе методических рекомендаций. Можно понять, что такое память, но выразить это понимание теоретически невозможно.
Например, у естественного человека, писал С. Кьеркегор, свое понимание Бога, своя специфическая вера. Ему нужно, чтобы Бог прямо и непосредственно явился ему, помог или исполнил какие-нибудь просьбы. То, что Бог открывается только через углубление во внутреннюю жизнь, находится в интимной глубине сердца, – это для естественного человека слишком сложно. На самом деле, прямое отношение к Богу – это язычество, балансирующее на грани между верой и безверием. Бог присутствует в своем творении, присутствует повсюду, но нигде и никогда не присутствует прямо. Однако вера естественного человека может поддерживаться лишь с помощью чуда непосредственного явления Бога, прямого отношения Бога к человеку как отношения чего-то примечательного и поразительного к наивному сознанию. Вот если бы, скажем, Бог принял образ редкостной огромной зеленой птицы с красным клювом, птицы, которая к тому же время от времени посвистывала самым необычным образом, тогда человек почувствовал бы, что у него открылись глаза. Понимание нельзя передать другому, так же невозможно, как передать другому свое живое воспоминание. Если попытаться сообщить нечто подобное в качестве знания, адресат по ошибке решит, что он получает тут нечто, что нужно узнать, – и тогда мы вернемся все к тому же знанию. Понимание не передается через прямое отношение, через сообщение некоторых результатов познания самого себя от одного человека к другому. Если внутреннее и есть истина, результаты – это всего лишь ерунда, и нам не стоит и беспокоить друг друга передачей и сообщением этих результатов. Вообще желание передать некий результат – это совершенно неестественное отношение одного человека к другому, поскольку всякий человек есть дух, а истина есть собственная деятельность этого духа по присвоению некой сущности; готовый результат тут может только помешать.
Нет никаких спрятанных истин, которые можно обнаружить или которым можно научить, передать их путем воспитания или образования. Если истина – это я сам в своем оригинальном опыте, в своем мучительном и невероятно трудном пути познания себя, своего внутреннего, то ничему действительно серьезному и глубокому научить нельзя, ничего нельзя передать как некую сумму знаний. Никому ведь не приходит в голову, рассуждает Кьеркегор, пожаловаться на Бога, который, будучи вечным духом и источником всякого производного духа, легко мог бы сообщить людям истину и вступить с ними в прямое отношение. Но человек открывает Бога только внутри себя, через внутреннее напряжение, только так он ощущает Бога и становится способен видеть его. А прямое отношение – это чистое недоразумение. Так же как невозможно прямое описание работы памяти, ибо она есть проявление духа в нас и каждый понимает ее в силу своей одухотворенности.
Прямое отношение между одним человеком, глубоко духовным, и другим, наивным и необразованным, прямая передача своих знаний и мудрых мыслей другому невозможна. Всякий раз, когда полагают такое возможным, это означает, что одно из действующих лиц перестало быть духом. Попытка прямой передачи понимания подобна прямолинейному или однобокому виденью, тупо упершемуся в одну точку. Сократ никогда не говорил прямо, а всегда намеками, парадоксами, которые ставили в тупик собеседника, заставляя его думать и самому приходить к той или иной мысли. Даже его внешний вид, которым он был весьма доволен (а он был уродлив), помогал ему в его деятельности, помогал держать ученика на расстоянии, не соблазнял ученика к прямому отношению, не позволял ему восхищаться учителем и подражать ему.