Метафизика памяти
Шрифт:
Это память подобна любви: невозможная, прекрасная, ошеломляющая, пронизывающая каждую минуту существования, любви, которой у большинства людей не было и не могло быть. Но она тем не менее живет в их памяти. Это воспоминания о случайных поцелуях на лестнице, о тяжком опыте разлуки на целое лето, о жгучем стыде первого сексуального опыта, о коварной безжалостной измене, а главное, об острой тоске повседневного существования без любви. Эта прекрасная и невозможная любовь, сплетенная из кратких переживаний, мгновенных, обжигающих ощущений, из воздушных замков страстной мечты всегда жила в каждом человеке, и он всегда может о ней вспомнить, и это воспоминание составляет важнейшую часть его души. Без него нет вообще никакой любви, даже самой мимолетной, самой ничтожной. Только на фоне этой невозможной великой любви и возможны наши мелкие интрижки, влюбленности, романы и романчики.
Эта память подобна свободе – недостижимая, никогда не осуществляемая до конца, она всегда живет в памяти человека, ибо сплетена из мгновений восторга независимости от случайных переплетений судьбы, обжигающего ледяного воздуха своеволия, решимости бросить
Поскольку у нас есть такая память, мы носители духа, мы гораздо больше мира, способны выходить за его рамки и имеем право сравнивать себя со Вселенной в целом, а не только с нашим телом, структурой мозга, с клочком земли, на которой мы родились и живем. Мы и есть Вселенная, поскольку актуально и потенциально держим весь мир своей памятью.
Эту память можно отчасти объяснить через феномен «дежа вю» (уже виденное). Мистики считают, что моменты, когда кажется, что ты уже был в этом месте, что уже слышал точно в такой же ситуации те же слова, – это результат воспоминания о прошлых жизнях. З. Фрейд и его последователи объясняли дежа вю тем, что чувство «уже виденного» возникает у человека в результате спонтанного воскрешения в его памяти подсознательных фантазий. А. Бергсон в «Воспоминании настоящего» писал, что бывают мгновения остановки потока сознания, когда я чем-нибудь удивлен или потрясен, тогда мое воспоминание догоняет восприятие и человек чувствует, что уже видел эту местность, слышал это слово. Это ложное сознание длится несколько мгновений.
Мне представляется, что момент дежа вю присутствует в каждом акте восприятия. Помню, как в детстве я «увидел» мир. Я жил тогда в Прибалтике, и мы часто приезжали в маленький дачный городок на берегу Рижского залива. Между последними домами и морем была небольшая полоса леса: огромные корабельные сосны, стоящие на прибрежных дюнах. Меня всегда восхищали их высота и исходящее от них чувство непоколебимой устойчивости, надежности. И вот однажды, глядя на них, освещенных заходящим солнцем, в свете которого они казались неестественно красными, я вдруг подумал, что пройдет миллион лет, как уже прошел не один миллион, а они все также будут стоять стражами вечности. И я словно почувствовал прикосновение этой вечности и решил, что навсегда запомню это ощущение и постараюсь жить так, чтобы когда-нибудь суметь его выразить в словах или музыке, если окажусь к этому способен. И при каждом дальнейшем удивлении, взволнованности, потрясении я все время вспоминал эти сосны. Память о них, не всегда ясно осознаваемая, была постоянным фоном моей жизни. Они были всегда в моей жизни и составляли основу моей памяти. И всякое новое, глубоко задевавшее меня переживание я осознавал как однажды бывшее: я уже видел это, я был свидетелем, потому что меня однажды задела вечность, а в вечности все было и все есть. Если я не имею никакого отношения к вечности, поскольку моя жизнь лишь одно мгновение в жизни Вселенной, то какой смысл имеют все мои попытки что-то понять или найти свое незаместимое место? Моя мимолетность не гарантирует никакого смысла в моем существовании [22] .
22
«Как известно, память – средоточие человеческой личности; выпадение памяти приводит к идиотизму. То же самое верно и для вселенной. Без вечности – этого хрупкого, загадочного образа, исторгнутого душой человека, – всемирная история, да и судьба каждого из нас, – лишь попусту растраченное время, превращающее нас в суетный призрак» (Борхес Х.Л. История вечности. [Электронный ресурс] URL:(дата обращения: 04.10.2015).
У каждого в жизни бывало такое состояние, которое можно назвать метафизическим созерцанием, когда человек настолько погружается в рассматриваемый объект, настолько теряется в нем, что становится непонятным, кто на кого смотрит – я на мир или мир на меня. Я и мир сливаются в единое целое, и человек становится, как говорил А. Шопенгауэр, «ясным зеркалом» мира. Это момент, в котором нет времени, момент, в котором можно почувствовать прикосновение вечности. И в каждом дальнейшем удивлении, взволнованности, потрясении всегда вспоминаются подобные состояния. Память о них является постоянным фоном жизни. Быть в таком состоянии и значит, по-моему, быть в памяти как стихии. «Кто описанным выше образом настолько погрузился в созерцание природы, настолько забылся в нем, что остается чистым познающим субъектом, тот непосредственно сознает, что в качестве такового он есть условие, т. е. носитель мира и всего объективного бытия, так как последнее является ему зависящим от его собственного существования. Он, следовательно, вбирает в себя природу, так что чувствует ее лишь как акциденцию своего существа» [23] .
23
Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1992 Т. 1. С. 195.
Память, относящаяся к прошлому, возможна только на фоне вечности, с точки зрения вечности, при участии вечности в каждом поступке или переживании. У некоторых народов сохранился древнейший обряд похорон с участием плакальщиц – эти люди ведут себя артистически (они и есть артисты) – рвут на себе волосы, бьются головой о гроб, жалобно кричат, хотя на самом деле никаких чувств к покойнику не испытывают, их наняли разыграть действо. Но «спектакль» имеет огромный символический смысл: родственники, особенно дети, после такой встряски уже никогда не забудут своих умерших. Этот ритуал способствовал образованию и закреплению памяти, потому что забывать – естественно, а помнить – искусственно. Я человек, поскольку у меня есть память о смерти, которая постоянно тревожит меня, пугает, волнует, составляет существенную часть моих переживаний. Память не просто о смерти конкретных близких мне людей, но о смерти как символе, и о жизни как символе, помимо тех стараний, которые я прилагаю, чтобы выжить. Без символа человек был бы просто животным. «Все человеческое поведение начинается с использования символов. Именно символ преобразовал наших человекообразных предков в людей и очеловечил их. Все цивилизации порождены и сохраняются только посредством использования символов… Человеческое поведение – это символическое поведение; символическое поведение – это человеческое поведение. Символ – это вселенная человеческого» [24] .
24
Уайт Л.А. Символ: начало и основа человеческого поведения // Антология исследований культуры. Символическое поле культуры. М., 2011. С. 173.
Символ, культ, ритуал – это все установки живущей в нас чистой памяти, которые преобразуют естественные, стихийно и случайно возникающие побуждения человека в устойчивые духовные константы его бытия. Он преобразует самого человека из естественного в духовное существо, закрепляет в нем память. Флоренский приводил пример, что на каждой панихиде мы слышим зов Церкви: «Надгробное рыдание творяще песнь “аллилуиа”…» – что в переводе на мирской язык означает «превращающе, претворяюще, преобразующе свое рыдание при гробе близких, дорогих и милых сердцу, свою неудержимую скорбь, неизбывную тоску души своей – преобразующе ее в ликующую, торжествующую, победно-радостную хвалу Богу – в “аллилуиа”…» [25] .
25
Флоренский П.А. Из богословского наследия // Богослов. тр. № 17. 1977. С. 136.
Мы чувствуем символическую природу окружающего нас мира, для нас все символ: пламя костра, звездное небо, шум реки. И в этом смысле мы помним о другом мире, который придает смысл и значимость этому.
Например, первобытная семья, перед тем как идти на охоту, три раза обегала вокруг тотемного столба и пять раз приседала. Считалось, что после этого охота будет удачной. Если смотреть со стороны, это кажется совершенной бессмыслицей. Но люди вводили себя в особое состояние, творили себе невидимых, символических покровителей – т. е. совершали чисто человеческие действия, развивали свою специфическую человеческую природу. И это было важным шагом в становлении человека.
Достаточно задуматься, писал Ле Гофф об этимологии слова «символ», чтобы понять, какое большое место занимала символическая интерпретация мира во всем его ментальном оснащении людей прошлого. «У греков “цимболон” означало знак благодарности, представлявший собой две половинки предмета, разделенного между двумя людьми. Итак, символ – это знак договора. Он был намеком на утраченное единство; он напоминал и взывал к высшей и скрытой реальности» [26] . Поэтому в средневековой мысли каждый материальный предмет рассматривался как изображение чего-то ему соответствовавшего в сфере более высокого и, таким образом, становившегося его символом. Надо только помнить о символическом значении каждого предмета и каждого слова. «Символизм был универсален, мыслить означало вечно открывать скрытые значения, непрерывно “священнодействовать”. Ибо скрытый мир был священ, а мышление символами было лишь разработкой и прояснением учеными людьми мышления магическими образами, присущего ментальности людей непросвещенных. И можно, наверное, сказать, что приворотные зелья, амулеты, магические заклинания, столь широко распространенные и так хорошо продававшиеся, были не более чем грубым проявлением все тех же верований и обычаев. А мощи, таинства и молитвы были для массы их разрешенными эквивалентами. И там, и тут речь шла о поиске ключей от дверей в скрытый мир, мир истинный и вечный, мир, который был спасением» [27] .
26
Ле Гофф Ж. Цивилизации средневекового Запада. М., 1992. [Электронный ресурс] URL:srednevekovogo_zapada/read/ (дата обращения: 02.11.2016).
27
Там же.
Каждое прочувствованное единство культуры покоится на общем языке ее символики. Символом является и сам человек как отдельное лицо и как часть мировой картины природы. Во всякий момент бодрствующей жизни человеческая душа строит из хаоса чувственного космос символически оформленных объектов или феноменов.
Все вышесказанное относится к памяти вообще, к способности человека вспоминать и держаться вспомненного, помнить о другом мире, другой жизни, которые забыты или прячутся от нас в нашем повседневном существовании.