Металл дьявола
Шрифт:
Он вскочил и отправился на склад.
В заброшенной шахте, на участке Уачипондо… До каких же пор будет терзать его это наваждение, притягивая, словно магнитом, к тем землям, где бродят одержимые рудоискатели?
На складе Боттгера Омонте чувствовал себя как в тюрьме. Он взвешивал и перевешивал руду, воображая, будто она принадлежит ему. Он неустанно вел тяжбу в Потоси за «Провидение» и каждый день заставлял доктора Сенобио Лосу писать жалобы и добиваться получения отвода. Участок могли перехватить, и тогда ему остались бы только
Об индейце не было ни слуху ни духу.
В душе Омонте какая-то таинственная сила заглушала все голоса, кроме голоса Уачипондо. Жалкая жизнь этого индейца, словно слабый огонек рудничной лампы, была окутана чадным облаком надежд, отравляющих сны Омонте. Он возненавидел свою работу у Боттгера и, колотя кулаком по оцинкованному прилавку, обдумывал один план за другим.
У него было только двести боливиано, вложенные в компанию с Рамосом… Двести… Пятьсот можно одолжить у Боттгера. Если он не получит участка… В самом деле, единственное, что сулит верный успех, — это рудник Уачипондо. Необходимо войти в компанию с индейцем, ведь он только на то и годится, чтобы искать руду. Но куда запропастился этот проклятый индеец?
«Я найму пеонов, раздобуду динамит, продовольствие, деньги. И из шахты мы поведем проходку на север…» Он остановился и поднял голову, чтобы взглянуть на вершину горы, но гора была не здесь, она была далеко, там, за Унсией. Ветер врывался в дверь, неся с собой песчинки, а может быть, и частицы металла. «Куда же запропастился проклятый индеец?»
И в этот момент Северино Уачипондо вместе с другим индейцем появился в дверях склада.
Они сняли войлочные шляпы, оставив на голове лишь повязки, закрывающие уши. Уачипондо был уже стар, его смуглое лицо, безбородое, как у всех индейцев, было иссечено трещинами и морщинами.
— Добрый день, дон Сенон.
— Когда приехал Северино?
— Сейчас только. Всю ночь были в пути.
— Привез руду?
— Вез я ее, да оставил по дороге. Хочу поговорить с доном Арнольдо.
— Его нет. Садись. Почему же ты оставил руду?
Индеец присел на мешок с картошкой. Сенон, выйдя из-за прилавка, уселся на другом мешке. В темных углах просторного склада громоздились горы товаров.
— Трех лам молнией убило, — сказал индеец. — Везли руду, совсем серебряные стали.
— Серебряные? Как так?..
— Молния руду расплавила, — одна лама блестит, как чистое серебро…
— Гм… А на руднике побывал?
— Ай, тата. Побывал!
— Нашел что-нибудь?
— Вот, только это.
Он вытащил из-под пончо шерстяной мешочек и вытряхнул его содержимое на пол. Из мешка выпало несколько камней. Омонте, присев на корточки, оценил их опытным взглядом. Тяжелые камни таинственно поблескивали, словно осколки далекой золотистой звезды.
— Это олово, — сказал Омонте. — Ты нашел?
— Я, с ним вот…
Омонте взглянул
— Как тебя зовут?
— Сиско Тахуара, сеньор.
— Ты искал жилу?
— Нет, это все из обломков, там, в шахте. Жилу искать теперь не будем.
— Почему?
— Я раскапывал обломки, зажег лампу, а там мертвец.
— Мертвец, Северино?
— Мертвец. Теперь хочу продать рудник дону Арнольдо. Этот мертвец — сам нечистый. Нечистый дух стережет рудник.
— Не будь дураком! Говорил ты уже с доном Арнольдо?
— Вот хочу говорить. Двести песо я ему должен. Пусть берет рудник. Мертвец наслал молнию на моих лам.
Рамоса не было. Ветер, пригоршнями швыряя песок, барабанил по железной крыше. Омонте, дрожа от волнения, взглянул на индейца, провел языком по пересохшим губам и после долгого молчания произнес другим тоном:
— Простынешь ты. Пойдем пропустим по стаканчику.
Он кликнул одного из служащих, велел ему присмотреть за магазином и вышел вместе с Уачипондо и Тахуарой на унылую, насквозь продуваемую ветром улицу. Какой-то пьяный гринго выкрикивал непонятные речи и мочился против ветра, стоя посреди широкой мостовой. Они зашли в ближайшую пульперию. Хозяйка радостно приветствовала Омонте:
— Где это ты запропал, дон Сенон? Как поживает Антония?
— Помаленьку. Подай-ка нам агуардьенте.
Они устроились в углу, усевшись перед низким столиком на скамье, накрытой плюшевым покрывалом.
— Ваше здоровье, — начал Омонте. — Так сколько ты должен сеньору Боттгеру?
— Двести песо.
— И расплатиться не можешь?
— Вот хочу рудником расплатиться.
— Ладно, выпей еще глоточек, — холодно. Знаешь ли?.. Дону Арнольдо не нужны рудники. Продай его мне. Ты говоришь двести? Я дам двести двадцать. Идет? Он все равно потребует с тебя деньги. Да еще может в тюрьму посадить.
Индеец промолчал.
— Выпей-ка. Твое здоровье. Я тебе дам двадцать боливиано, а двести выплачу дону Арнольдо: вот и будет двести двадцать. А если ты продашь ему за двести, у тебя ничего не останется. Понял? Ну-ка, покажи мне свои бумаги.
Индеец извлек из-под пончо грязный сверток, увязанный в тряпку. Бумаги были в порядке.
— Выпей еще стаканчик. Сейчас мы пойдем, я возьму дома двадцать боливиано и дам тебе. Хорошо? На что тебе этот рудник с мертвецом? Пей, пей!
— Ладно, только дай мне тридцать.
Когда Уачипондо и Тахуара вышли с Омонте на улицу, оба индейца были пьяны. Борясь с ведром, они добрались до дома адвоката. Тот сидел в своей конторе за письменным столом, лицом к двери, выходившей прямо на улицу.
— Доктор Лоса, составьте-ка быстренько купчую, а то индейцу завтра утром нужно отправляться дальше.
Они подписали акт о передаче прав. Надо было еще забежать к нотариусу, в другую лачугу. Омонте торопливо шагал, без умолку разговаривая с Уачипондо, который едва поспевал за ним.