Меж двух океанов
Шрифт:
«Империалистическая политика Соединенных Штатов Америки в Никарагуа дала плохие результаты и полностью парализовала развитие этой страны. Банкиры Уолл-стрита овладели эмиссионным банком, железными дорогами и пошлинами, которые они получили как гарантию и источник погашения кредитов и которыми пользовались не на благо страны. Управление банка и железных дорог находилось в Нью-Йорке…»
Эти слова написал посол Никарагуа в Аргентине д-р Аргуэльо Гил в своем справочнике по Никарагуа, изданном 15 октября 1948 года. Он написал эти слова, будучи членом либеральной партии и одним из самых богатых людей Никарагуа, а такие, как он, не очень-то любят имя Маркса. Далее Аргуэльо Гил пишет без обиняков: «Это покажется парадоксом, но это абсолютная правда: три благоприятных фактора неблагоприятно воздействовали
— Юрко, посмотри-ка на спидометр! Целый месяц он нам не показывал такого… Да какой месяц! Последний раз в Панаме!
На нем было шестьдесят. После дождя. Там, позади, нынешний ливень прекратил все поездки на несколько месяцев. Леса, горы и броды, заботы и хлопоты — все это осталось за воротами в проволочной изгороди, в Коста-Рике. Вокруг, куда хватает глаз, простирается необозримая равнина высотой не более пятидесяти метров над уровнем моря. Зеленые пастбища, кукурузные поля, кое-где одинокие деревья, словно высаженные здесь рукой опытного садовода-декора-тора. А посреди этой благодати — шоссе. Настоящее шоссе! Местами, на заболоченных участках, насыпи еще раскопаны, поверхность немного неровная, но это щебень, хорошо укатанный камень.
На востоке, за правым окошком, заблестела безграничная водная гладь — о; зеро Никарагуа. Недалеко от южных берегов в облака вонзается словно выточенный конус вулкана Консепсьон. А рядом с ним — второй, чуть поменьше.
Озеро Никарагуа — это вообще одна из достопримечательностей западного полушария. Наряду с канадскими Великими озерами и перуанско-боливийским озером Титикака оно смело может быть отнесено к крупнейшим пресным водохранилищам всех трех Америк. В Центральной Америке ему нет равных. В длину оно насчитывает добрых его шестьдесят километров, в ширину почти семьдесят. И при этом лежит всего лишь метров на тридцать выше поверхности Тихого океана. Это единственный в мире пресноводный бассейн, в котором водится много морских рыб. Есть здесь даже акулы. Дело в том, что некогда озеро было не чем иным, как глубоким заливом Тихого океана. Во время одной из вулканических катастроф дно горловины вздулось и преградило путь океану. Все живое, что забрело сюда из Тихого океана, оказалось в ловушке. Воды здесь было достаточно, она даже начала подниматься, но в то же время и преснеть благодаря речкам и ручьям, которые прежде текли к океану. А когда поверхность озера поднялась на тридцать метров, вода проложилa себе новый путь к океану. На другую сторону, к Атлантике. Новой реке дали имя святого Хуаня. Теперь пека Сан-Хуан судоходна почти круглый год и, видимо, именно поэтому попала не только в Атлантический океан и вместе в ним на карту мира, но и в проекты меж-океанского канала. Постепенно с излишками воды она отнесла из озера и соль, оставшуюся тут от морских запасов. Рождение пресноводного озера было завершено.
Эта перемена происходила так медленно, что большинство рыб приспособилось. Существа, некогда бывшие морскими, сегодня погибли бы в соленой воде, хотя во всем остальном они ничуть не отличаются от своих тихоокеанских предков.
До столицы остается еще сто километров. Но будь тут и тысяча, мы легко примирились бы с этим. Ведь здесь, на прочном шоссе, расстояние — это только вопрос времени. Еще утром мы стояли перед клочком земли, таким маленьким, что его впору камнем перебросить, однако сегодняшний ливень запер бы нас там, как в тюрьме, на целые месяцы. А сейчас, хотя «дворники» и разгребают на стекле потоки воды, хотя из-под колес и летят фонтаны грязи, мы едем. Через каждую речку перекинуты мосты, глубокие канавы отводят воду с шоссе на окрестные пастбища. А через несколько километров колеса весело побежали по мокрому асфальту. Одного здесь не хватает — людей. Человеческие жилища тут можно сосчитать на пальцах одной руки. От необжитых равнин, скрытых под завесой тропического дождя, веет печалью ничьей земли.
На последней трети пути к столице Манагуа шоссе пошло змеей взбираться на седловину вулканической гряды. На высоте в тысячу метров оно пробежало через очаровательные эвкалиптовые леса и пальмовые рощи, прорезало плантации сахарного тростника и сады цитрусовых и снова спустилось почти до уровня морской глади.
В предвечерних сумерках на воде озера Манагуа заплясали огни столицы. Манагуа раскрыла объятья улиц:
— Добро пожаловать!
От склона над южной окраиной Манагуа тянется к северу скучная картина железных крыш, изредка нарушаемая цветными пятнами черепицы. Лишь кое-где возвышаются двухэтажные здания да колокольни церквей. В остальном же весь город приник к земле, словно пытаясь зарыться в нее.
Страх — вот что не позволило Манагуа вырасти.
Страх перед землетрясением не пускает ее выше второго этажа. От легкого маленького домика меньше обломков, а под ним больше шансов на спасение.
Но у Манагуа есть и другие мучители.
За исключением Панамы, Манагуа — самая низкорасположенная столица в Центральной Америке. Из всех них она вдобавок самая жаркая и самая сырая. Ни обширной поверхности озера Никарагуа, ни просторов Тихого океана недостаточно, чтобы охладить парник над городом. Днем и ночью насыщает он его изнурительной сыростью.
В большинстве столиц резиденция главы государства, как правило, расположена в сердце города, в его исторической части. Но даже и в этом Манагуа не как все — но вкусу своего долголетнего диктатора.
Сердцем города является площадь, несущая имя крупнейшего поэта Никарагуа Рубена Дарио. Только здесь, прямо на берегу озера Манагуа, вокруг памятника поэту город расцвел красотой сооружений, обновив скудные цветы своей архитектуры после недавней катастрофы. Кафедральный собор, правительственный дворец, где помещаются все министерства, дворец «Rotary club» и недалеко отсюда современное здание отеля — вот, пожалуй, и все. Остальное — под невзрачной, одинаковой, как солдатская форма, гладью железных крыш — растеклось по обеим сторонам главной авениды от озера к учебному плацу, крепости и казармам.
А прямо оттуда, из-за военного шлагбаума, тянется обширный, поросший травой склон, доходящий до самой вершины крутой горы, где на фоне неба в совершенном одиночестве стоят два здания. Президентский дворец и массивное сооружение, не отличающееся своими зубчатыми стенами от средневековых замков. Это резиденция единственного правителя и главного пайщика Никарагуа диктатора Сомосы. Ни его приверженцы, ни он сам не скрывают, что в Латинской Америке нет более жестокой диктатуры. Укрепленный замок Сомосы, до отказа набитый солдатами и оружием, окружен с трех сторон завалами и проволочными заграждениями, а с четвертой — гора под его стенами обрывается пропастью, на дне которой блестит кратерное озерцо. Эта крепость как бы олицетворяет положение Сомосы в республике Никарагуа, являясь символом методов его правления.
«Наш потоп, вероятно, уже кончился», — писал д-р Ар-гуэльо Гил. Никарагуа действительно начала прокладывать себе путь в XX век и, быть может, уже достигла бы цели, если бы на ее пути не встал средневековый замок Сомосы.
Новый горячий день вступает на улицы. Манагуа, Город еще спит: люди, измученные жарой, используют для сна позднюю ночь и раннее утро. Одно любопытство гонит нас на улицы.
Только восемь часов, а рубашки уже прилипают к плечам и спинам. Солнце выметает тротуары, все живое жмется в тень. Лишь тощие лошаденки городских извозчиков выбивают подковами на мостовых неровный ритм своей рысцы. Никто еще, наверное, не видел, чтобы эти лошадки ходили шагом, даже в полдень, когда температура в тени лезет за сорок градусов и когда вода в радиаторе автомобиля закипает и при медленной езде. Видимо, потому исхудалая лошадка, запряженная в пролетку, и выигрывает в состязании с сотней напоенных бензином лошадиных сил под капотом американского лимузина. Это костлявое животное не загорится, а в коляске позади него есть и тень, и прохлада, и покой.