Меж двух океанов
Шрифт:
Всю ночь на дворе шумел сильный дождь. Наши надежды опустились на самое дно.
В понедельник утром стражники перед главной решеткой выкликнули паши имена. Собрать вещи, идти к начальнику! Со скамеек нас провожают печальные глаза.
Майор прямо-таки кипит, уничтожая нас по крайней мере взглядами; вокруг мелькают униформы, щелкают каблуки. Но это слово должно быть произнесено! Мы свободны.
Майор лично наблюдает за последней неизбежной процедурой. Взвешивание, измерение, оттиски всех пальцев, снимки в фас и в профиль, словно для альбома преступников. Трудно
Кончено, подписано. Ожидаем, что последуют объяснения либо извинения, разумеется совершенно формальные и то лишь по приказу и по долгу службы. Майор молчит.
Перед «джипом» открываются ворота, захлопнувшиеся за нами девять дней назад.
И позади, за решеткой, остается та Коста-Рика, которая не показывается свету.
После девяти дней наши легкие вновь наполнились чистым, ароматным воздухом. Просто чувствуешь, как кислород нагнетается в кровь.
Капитан-американец, помощник начальника, с четырьмя полицейскими и с новым сопроводительным письмом, опять гарантирующим нам безопасный проезд до самой границы, везет нас на асьенду Санта-Роса. Мысли в голове скачут, кидаются от одного к другому, словно нечем их привести в порядок, распределить, дать им более твердую последовательность и направление. Хочется думать о ближайших часах, о плане на будущие дни, ведь руки-то сейчас свободны и путь вперед открыт. Однако в ушах неотступно звучит тоскливая мелодия народной песни и тот бархатный баритон, отдающийся под сводами подвала. Хочется радоваться солнышку, которое вновь пробилось к земле сквозь враждебные тучи, но никак не идут из головы те глаза, полные безнадежности, настойчивый голос отца шестерых детей; невозможно вычеркнуть из свежих воспоминаний белые волосы двух безумных стариков.
Либерийская тюрьма — это не только этап пути, не только ряд драматических переживаний. Это жизненный опыт, и его уже не искоренить из сознания.
— …я говорю, нужно ехать кружным путем!
Рука офицера как-то необычно, почти по-приятельски пожимает плечо Мирека.
— Да, кружным путем, — неизвестно в который раз повторяет капитан, но теперь уж с уверенностью, что мы слышим его. — Брод на главной дороге сейчас, после дождя, очень глубок, можно утопить машину. Немножко к востоку река разделяется на три рукава, там проедем.
Начинаем, наконец, осознавать, что с этими участкам-i леса что-то произошло. Исчезли утомляющие колючки, пыль и увядшая листва. Прошедшие два тропических ливня смыли все в реку. Вода склеила пыль на дороге, солнце, вероятно напоследок, прежде чем уйти на долгие месяцы, вернуло ей вязкую плотность. Еще не совсем поздно. За границей уж пусть льет с утра до утра: на гравийной дороге он не будет помехой. И, судя по карте, мосты над реками там есть.
За холмом показалось деревянное строение. Асьенда Санта-Роса. Уже издали видно,
Часовой у машины, встав по стойке «смирно», докладывает. Все в порядке, только сын хозяйки добивался разрешения вымыть машину. И получил его.
Капитан с явной неохотой распоряжается провести последит»! осмотр багажа и через несколько минут заканчивает его.
— Yon know, gentlemen, — говорит он, смущенно ковыряясь в погасшей трубке, — я должен вам сказать кое-что. Это мое личное, совершенно личное дело.
С недоверием ожидаем, какой еще сюрприз будет преподнесен нам в ту минуту, когда по всем предположениям мы уже могли бы показать этим мундирам спину. Капитан призадумался и потом заговорил, как бы сам с собой:
— Вся эта история с вами прошла у меня на глазах. Я старый человек: повидал свет и немало людей на нем и… словом, не понравилось мне это. Я был вынужден действовать согласно приказаниям, вы сами понимаете. А те не имеют обыкновения извиняться. Поэтому… поэтому я бы хотел извиниться перед вами хоть за себя.
И капитан протянул руку.
— Желаю вам счастливого пути! Good luck!
Вслед за начальником один за другим подходят стражники. Такие же пожелания, такие же сердечные рукопожатия.
А вскоре красный «джип» скрылся за холмом.
На веранде старой асьенды нас встречает ее владелица и хозяйка. С сеньорой Мартой де Гальегос мы уже однажды познакомились, когда, смертельно усталые, ввалились сюда глубокой ночью. Но в тот раз майор не оставил нам ни минутки времени, чтобы поблагодарить ее.
Мы боялись этой встречи, но с первых же мгновений все наши страхи рассеялись. Поставив перед нами стаканы лимонада с кусочками льда, хозяйка разложила на столике целую кипу газет с аккуратно вырезанными заметками. Чего только не скопилось вокруг нас!
Первые сообщения об аресте, первые вымышленные подозрения в убийстве и ограблении храма в Картаго до глубины души возмутили нас еще там, в подземелье. Мы тогда и не предполагали, что уже следующий номер газеты опроверг все эти клеветнические измышления.
— Этого не удалось сохранить в тайне, — дополняет информацию сеньора Марта. — Слишком много влиятельных людей в Сан-Хосе знали вас так, что просто не допускали подобной нелепицы. Поднялось немалое возмущение. Мой парень в те дни целыми часами просиживал наверху — у него там, на чердаке, есть любительская рация, я вам даже не сказала об этом.
Странное чувство охватило нас, когда смысл этих девяти трудных дней стал вдруг выкристаллизовываться на наших глазах совершенно с другого конца. Какой-то редактор, любитель сенсаций, выболтал то, что должно было остаться скрытым не только от костариканской общественности, но и прежде всего от нас. Наивно мечтая о газетном буме, он откровенно написал, что обвинение против нас — это лишь дымовая завеса. И что мы были арестованы по прямому приказу из Вашингтона. Позже шеф-редактор сообразил, что этим доказывается унизительная послушность костариканских властей.