Межесвет
Шрифт:
— Мне нечего сказать тебе, ульцескор.
Он повернул голову и взглянул во тьму под ее капюшоном. За последние четыре дня — с того момента, как они достигли пустыни, — путники не встретили ни единой живой души, а ведьма упрямо отказывалась замечать его присутствие. Как будто невидимые руки подавали ей горячую пищу, падавшую с небес, расстилали на земле меха и ухаживали за ее лошадью.
— Почему бы для начала не назвать меня по имени?
— Мы не настолько близки, — отрезала ведьма.
— Это можно исправить.
Ответ Ланна ее позабавил. Ведьма указала на кольцо, которое он подчас нежно поглаживал, даже не замечая этого. Ощущение металла, охватывающего палец, быстро стерлось, Ланн стал воспринимать кольцо как часть своего тела и, казалось, забыл о нем, но один взгляд на материальное воплощение клятвы, связывающей его с Летицией, причинял ему сильную боль. 'Я буду любить тебя'. Не 'пока', не 'если', не 'до тех пор как', просто — 'я буду'… Он тяжело сглотнул, на секунду сомкнул веки, стараясь воссоздать в памяти образ более счастливый, чем тот, что привиделся ему мгновение назад: дорожное платье-накидка, петляющая между деревьев, россыпь черных волос на узкой спине, бледный призрак ускользающего счастья.
Собеседница не позволила ему убежать от воспоминаний.
— А как же Летиция ди Рейз?
— Ну, я не собирался настолько с тобой сближаться, — сказал Ланн и мрачно поинтересовался: — И сколько людей знает о моем неудавшемся романе?
— Вся Гильдия, ульцескор. Денно и нощно мы перемываем косточки вам обоим. Просто умора, не так ли? — Голос Эйры-Луны был поразительно некрасивым и резал слух, как скрежет металла по стеклу. — Тот, кто не испугался Кайна и гнева Вираго, оказался недостаточно хорош для какой-то провинциальной красотки.
— Откуда в тебе столько яда?
— Ты сам хотел со мной поговорить.
— Не об этом.
Ведьма была неумолима.
— Это глупо.
Она, конечно же, говорила о кольце. Предмет не поможет сохранить чувства. Ланн и не надеялся на подобное, поэтому сказал:
— Да.
— Тебе стоить забыть о ней, — продолжила истязать его Эйра-Луна. — Люди не умеют быть верными. По крайней мере, долго.
— Это утверждает бывшая шлюха? — не сдержался Ланн.
Она немного помолчала и произнесла:
— Ты тоже умеешь быть ядовитым, если захочешь.
— Так ты избрала этот путь, потому что разочаровалась в любви?
— Вовсе нет. — Ведьма блаженно потянулась, сцепив руки в замок и запрокинув голову. Капюшон сполз ей на затылок, и даже при слабом свете сумерек он смог разглядеть улыбку на ее лице. — Просто мне это нравилось. Это исчерпывающий ответ? — Дождавшись утвердительного кивка Ланна, Эйра-Луна придвинулась чуть ближе и протянула ему ладонь. — Теперь, когда ты знаешь, что я ничуть не сожалею об этом, сможешь ли ты пожать мне руку?
Ланн мгновение непонимающе смотрел на нее, затем простер ладонь ей навстречу. Ведьма не стала искать себе оправданий, и это в какой-то мере расположило его к ней. Их руки соединились, палец шлюхи лег на завитки кольца, бывшего олицетворением чистого, незапятнанного чувства, но Ланн не испытал ни малейшего желания отодвинуться.
— Меня зовут Лиандри, — сказала ведьма. — Это мое настоящее имя. Сестры называли меня Лири.
Ланн выпустил ее руку.
— Так это было семейным делом? — шутливо осведомился он.
— Нет, — она улыбнулась, — они не разделяли моих интересов. Природа не наградила сестер броской внешностью — чуточку смазливые, только и всего. Возможно, именно поэтому они меня так ненавидели. Впрочем, они не брезговали подаренными мной украшениями, которые я покупала на те самые 'грязные' монеты. Ты не думай, — поспешила добавить Лиандри, заметив, что в его взгляде что-то изменилось, — мы не голодали, и у нас был кров над головой. Никто не заставлял меня брать деньги или подарки. Но я быстро привыкла получать за это плату.
Ланна порой удивляло, с какой легкостью ведьмы говорили о своем прошлом. Когда он спросил Лайю-Элейну о ее деформированной руке, та ответила без малейшей заминки: 'Ее забрал Паук'. Как будто она давно смирилась со своим уродством и забыла боль и унижение, источником которого оно являлось многие годы. Ей не обязательно было об этом рассказывать — Ланн знал, насколько жесток мир и как жестоки дети. Лиандри тоже нелегко было выжить в атмосфере ненависти и презрения, хотя, видит Богиня, она всячески пыталась угодить своим сестрам, несмотря на их отношение. Его пробрало холодом при мысли о юной девушке, которую родители не ждали к ужину и не тревожились, где она ночует. Может, темное искусство исцелило их обоих — и ее, и Лайю? Ради Летиции ди Рейз Ланн был готов на все. А она… она была не готова. И теперь он понял, что связывало всех ведьм, которых он знал: они приносили немыслимые жертвы за крупицы силы. Потому что это возносило их над остальным человечеством? Позволяло ощутить себя богами? Делало членами той самой высшей касты, над которой не властен справедливый суд?
Он взглянул в голубые глаза Лиандри, словно это могло помочь ему проникнуть в самую глубину ее души и прочесть там ответ. 'Просто мне это нравилось'. Снежная Ведьма была порочна, она подчинялась желаниям плоти, не думая о последствиях, так почему же он ее не презирал?
— Тебе не стоит беспокоиться обо мне, — словно угадав его мысли, произнесла Лиандри. — Гильдия взрастила меня как оружие, и оружием я являюсь.
Он знал, что это ложь, но не хотел спорить
— Пусть так. — Ланн решил оставить этот разговор и указал на мерцающий рубеж, вдоль которого они двигались. Конечно, Лайя-Элейна запретила им пересекать Грань и приближаться к ней более чем на несколько ярдов, но временами ульцескор улавливал за стеной неясное движение теней, и его начинало раздирать любопытство. — Как ты думаешь, у них есть города? Или что-то такое?
— Кто знает, — вздохнула Лиандри, а после метнула в него быстрый взгляд. — Ты хочешь посмотреть?
Ланн оторопело покачал головой. Они все расплачивались за поступок Шайны-Ламех, бывший для самой девочки не более чем невинной проделкой. Она вернула Летицию к жизни и вместе с тем приблизила конец света — по крайней мере, так казалось поначалу, когда Грань угрожала вскорости накрыть весь цивилизованный мир. Гильдия сумела создать идеальный заслон: Грань окружили цепью камней с магическими печатями, остановив ее движение. Это не помешало существам, являвшимся чем-то средним между призраками и вампирами, покидать ее пределы. Они питались кровью и внутренними органами, могли вселяться в тела своих жертв и какое-то время жить среди людей. Подобные случаи были немногочисленны, и в Гильдии не стали бить тревогу, расценивая этих созданий как еще один вид чудовищ, восприимчивых к яркому свету. Солнце превращало их в пыль, как и обжигающие лучи экзалторских ружей, но за Гранью, в месте, где никогда не наступал рассвет, чудовищная регенерация делала их неуязвимыми, и сама мысль о том, чтобы войти туда, казалась самоубийственной.