Мгновение – вечность
Шрифт:
удар.
– Он же твоя жертва! – вскричал Баранов. Все отлетело от него с этой редчайшей возможностью влепить немецкому разведчику свинца не раздумывая… Если бы даже взбрело Михаилу в голову создать какие-то условия для ее почина, для ее первого боя, он бы не придумал ничего лучшего, чем этот увалень, двухкилевой «Дорнье» – разведчик, по собственной воле вставший под удар Бахаревой. Нажать гашетку, жахнуть!.. Он заклинал ее – ударь. Отсутствие навыка сказалось – Елена медлила. Стала задирать, задирать «ЯК», вздыбила его «свечой»,
– Он же твоя жертва, – жарко повторял Баранов, находя уже собственную вину в том, что «Дора» от них ускользает: всю дорогу скребся, заполучая высоту, дабы ударить наверняка, каких-то метров недобрал…
Думая так, он круто, круто выворачивал вслед за удиравшим разведчиком, под хвостовой огонь его воздушных стрелков, не любивших, когда численное превосходство на стороне русских, сплоченных опасностью, отсекавших свою гибель, свою смерть встречными трассами…
…Распустив привязные ремни, устало выбросив руки на борт кабины, Баранов распорядился:
– Ведерко с краской! Механик, все поняв, побежал к соседу.
Командирский навык, сильный в Баранове, подсказывал ему: ждать, пока Елена подойдет с докладом. Но радость удачи подняла его из кабины, – он сам пошел ей навстречу. Смелые решения всегда лучше, вылет, сопряженный с риском, ближе к успеху, чем осторожное кружение по околице.
И бездонен, неизъясним процесс сближения!..
Он шел быстро, не замечая вновь появившейся боли в ноге, слегка на нее припадая, величаво-жуткое зрелище стояло у него в глазах, привлекая к себе и до конца ему не раскрываясь: «Дора» беззвучно, с нарастающей быстротой, не кувыркаясь, падала вниз, во мглу, стелившуюся над землей, растворилась в ней и вспыхнула спичкой.
Бахарева, казалось бы, должна совершенно его успокоить уже тем, что стоит в брезентовых сапожках, целехонька, с непокрытой на ветру головой, но как раз ее полное благополучие, ее молодцеватый вид напомнили Баранову растерянность, пережитую им в воздухе.
– Упустила «Дору»? – спросил Баранов с ходу. – Прошляпила?
Как будто затем спешил, чтобы укорить ее.
– Товарищ старший лейтенант, – возбужденно отозвалась Лена, – я его еще за облаком увидела! – Готовая все признать, она говорила правду. – Тень мелькнула – он! Немец!.. Я его ждала и подловила…
– Хотела подловить…
– Предохранитель!.. Нажимаю, стрельбы нет, а он уходит из прицела… предохранитель-то не снят!.. Товарищ старший лейтенант, забыла снять предохранитель!
– В полете коробок тупеет, – сдержанно, не очень строго пояснил Баранов, замечая, как пытается Бахарева и не может унять бьющий ее озноб. – Грохот мотора, голову трясет, все это сказывается. В воздухе не так хорошо соображаешь, как на земле. Процентов сорок, думаю, остается. Отсюда: порядок действий, свой маневр всегда знать твердо. Почему же ты меня не поддержала, как я за «Дорой»
– Ужас, ужас, ужас, – говорила она, глядя в худое лицо старшего лейтенанта с еще более заметно проступившей за время полета щетиной, готовая принять справедливый гнев Баранова и страдая оттого, что оказалась беспомощной именно у такого летчика на глазах. – Я в штопор свалилась, – призналась она, как на эшафот всходя.
– От усердия, – улыбнулся Баранов: ее доверчивость, ее открытость дышали боем.
– В штопор на «ЯКе», представляете? Его же нарочно в штопор не загонишь, правда? Такая устойчивая машина.
– Спешка наша. – Баранов, начиная чувствовать боль, переступил с ноги на ногу. – Все норовят поскорее стрельнуть, поскорее фрица в сумку… Зачем? – спрашивал он, мельком взглядывая на ее спекшийся в жару кабины рот, на волосы, которые трепал ветер, и его решение взять с собой на Ельшанку не Веньку Лубка, а Бахареву представлялось ему сейчас не только оправданным, но единственным и обязательным. – А вот когда разместится в прицеле, тогда его бей!.. Коли враг открывается, его надо бить в сердце.
– Товарищ старший лейтенант, но я в него попала? Безжалостно правдивая, она была полна понятным ему смятением быстрой, непохожей на ожидание схватки, вместе с ним пережила впервые дохнувшую на нее вечность сближения, которым выцарапывается в воздушном бою победа.
– Куда?! – остановил Баранов механика, трусившего к его машине с ведерком краски.
– Звездочку малевать!
– Отставить!
Собственная правота, вопреки сомнениям и боязни торжествовавшая в риске и огне, служила Баранову лучшей наградой.
– Звездочку надлежит рисовать на самолете старшего сержанта Бахаревой!.. С левой стороны, повыше, чтобы все видели. Да без подтеков, ясно?..
Распоряжаясь звездочкой и наставляя механика, Баранов чувствовал, как прибывают в нем силы, в которых он так нуждался.
…Известие о том, что старший сержант Бахарева сбила немецкий бомбардировщик «Дорнье-215», распространилось быстро. Баранов и Лена были вызваны на КП дивизии к прибывшему из Москвы генералу.
– Зачем к генералу? – спрашивала Лена. – Я с генералом никогда не говорила…
– Поговоришь. Он тебе духи подарит…
– Какое имели задание? – без околичностей начал крупно сложенный рыжеватый генерал, подчеркнуто обращаясь к Баранову, летчицы как бы не замечая.
– Прикрыть с воздуха район Ельшанки…
– И как?
– В результате воздушного боя сбит немецкий разведчик «Дорнье-215».
– «Дорнье» – «Дорнье» и есть, а кто «горбатых» будет прикрывать?! – рявкнул генерал, имевший большие полномочия, но не имевший самолетов и летчиков, чтобы эти полномочия осуществлять. – Кто будет «ИЛов» прикрывать, старший лейтенант, я вас спрашиваю?! – генерал багровел, силясь и не умея установить конкретного виновника плохого прикрытия штурмовиков.