Мгновение - вечность
Шрифт:
Да, нездешний, со стороны подошедший, лично истребителям не представлявшийся лидер, выступая в ореоле своих последних разведывательных деяний, нагнал-таки на дальневосточников страху; робея ростовского маршрута, боясь остаться без колонновожатого, потерять его в небе, летчики капитана Горова пускались в импровизации, опасные и заразительные. Один, торопясь взлететь, гнал поперек стартовой полосы, другой начал разбег по ветру...
Прошлый год на Дону, в Песковатке, таким же примерно манером, друг дружке в лоб, едва не сталкиваясь, уходили "ИЛ-2" из-под удара "юнкерсов"... "Стадо баранов, стадо баранов", - приговаривал Гранищев, зная за собой приливы презрения к тем, кто не хлебнул фронтового лиха. Капитан Горов, например, сиганул за лидером, как наскипидаренный. Жалкое зрелище!
Лидер,
– - Не пори горячки-то, не пори!
– урезонивал его Павел. Нашел, на ком срывать свои обиды. Нет у меня передатчика. я бы тебе сказал пару ласковых.
Дальневосточный караван-сарай мог бы, конечно, собраться пошустрей, действовать профессиональней, но лидер, лидер! Так и гарцует, так и красуется, так себя и выказывает! Демонстративно, безо всяких к тому оснований - жестко выказывает. "Не по мне эта компаша, не по мне!" - Гранищев со взлетом не спешил.
Запрет, наложенный на маршрут, с появлением лидера отпадал, в суматохе, под сурдинку, можно было подняться и по-тихому уйти на Ростов одному. Семьсот верст, вокруг которых горели страсти, Павла не страшили. Он хорошо проработал маршрут.
Повремени он еще немного, обдумывая сбор, поправляя карту, прихваченную на колене резиновым жгутиком от парашюта, протирая лобовое стекло, он бы, возможно, отложился от каравана и пошел бы на юг, как собирался, один. Но тут в сумятицу взлета, вызванную устрашающим пролетом "пешки", вписалась траектория, отмеченная простотой, наглядностью и изяществом. Вот, говорила кривая, прочерченная в небе "ЯКом", привлекшим общее внимание, как надобно поступать, как строить маневр сближения с лидером. Подавая пример спокойствия, "ЯК" как бы примирял дальневосточников с лидером. Фюзеляж "ЯКа" охватывало широкое белое кольцо. "Лена!" - понял Гранищев. Полковник Челюскин, оперативный, другие люди на аэродроме знали, что в кабине "ЯКа" - женщина, но только Гранищеву были известны отношения Дралкина и Лены. Ее показательный выход, в отличие от дальневосточников, поддавшихся переполоху, был окрылен доверием к "пешке". "Спешит к своему инструктору, - читал ее спорый, элегантный разворот Павел.
– Торопится встать с ним рядом..."
Чувствуя, что его как бы оставляют, что, проще говоря, в нем не нуждаются, Гранищев тронул машину с места, покатил на взлет.
Он покатил на взлет, с первого шага, с первого метра маршрута, поневоле совместного, решив для себя: не выставляться. Ни при каких условиях вперед не вылезать. Следовать за группой автономно. Взирать на происходящее со стороны, если уж полковнику Челюскину угодно переправлять лейтенанта Гранищева в Ростов в одной компании с дальневосточниками. Способ нагона избрал простой, надежный, на фронте обкатанный: вначале пойти низом, разгоняя скорость, потом "горкой" подняться в хвост кавалькады.
Он рулил к старту, когда выпорхнула откуда-то и встала перед ним черная "эмка". "Стой!" - показывал ему руками долговязый офицер. Павел скинул газ, пискнул тормозами. "Эх, не успел!" - кричал ему капитан интендантской службы, придерживая рукой тугую полевую сумку и вскарабкиваясь на крыло, обдуваемое жарким воздухом от мотора. "Телеграфное распоряжение Москвы, - кричал капитан, провожая глазами сорванную струёй фуражку, - выдать денежное довольствие эскадрилье Горова!" - "Могу передать!" - "Без расписки?" - "Вот карандаш, пожалуйста!" Павел подцепил огрызок, болтавшийся перед ним на нитке. "Одна расписка, получателей много..." - "Один за всех, все за одного!" - "Не имею права... Успокойте капитана, перешлю телеграфом!" - "Не те деньги, что получены, а те, которые предстоит получить!.."
Интендант съехал вниз по крылу за фуражкой, перекати-полем бежавшей по земле, Гранищев начал разбег.
"Угомонится, - думал Павел о флагмане, диктовавшем новичкам свои условия сбора, Лены, однако, не притеснявшем. Напротив...
– Это он здесь, над Р., кобенится, учит "маленьких" жить: спесь почет любит. На маршруте куролесить некогда, работать надо. Задал дальневосточникам острастку, теперь отпустит вожжи, облегчит пристраивание..."
Флагман как будто так и поступил - уменьшил скорость. Но не прибрал
– Что же ты над людьми измываешься?
– взъелся на лидера Гранищев. Держась особняком, в безопасности, он читал скрытую жизнь строя, как по книге, и не мог не вступиться за дальневосточников.
– Что же ты людьми помыкаешь?!
Инструктор Дралкин, понял Павел, именинник, - повстречал свою прославленную ученицу. Рад свиданию, тут же подсобил ей занять лучшее в строю местечко - справа. Место, предназначенное, строго говоря, не ей, а Горову. Капитан, рванувший со старта, туда гнал, к правому борту, но "гармонь", сыгранная лидером, вывела вправо, на удобную позицию, Лену. Две пары вошли в головку воздушной флотилии: одну составляла "пешка" и Лена, другую - Горов и его ведомый. Конечно, Лене мотаться два часа слева тяжело, утомительно, но джентльменский жест лидера в ее сторону, вывод Бахаревой на место, по праву принадлежавшее капитану Горову, Павел не одобрил. То, что Дралкин так открыто потрафляет Лене, поступаясь интересами других, вызвало у него протест. "Не тем занялись, братцы, не тем!
– осуждал он Дралкина, бывшего инструктора. Маршрут надо строить, путь счислять!" Известно, хорошо известно, чем кончаются подобные игры. "Вот посмотрим, чего вы стоите, - распалялся он против "пешки", принимая сторону безропотных дальневосточников.
– Посмотрим, кто проходит маршрут по струнке, а кто петли плетет, вальсирует..." Выявить и огласить, причем огласить сразу после посадки в Ростове, пока не остыл, не отошел, не раздумал, предать гласности все профессиональные ляпы лидера - вот что он предпримет! Начиная с этого маневра скоростью, с "гармони". Да, все пойдет в счет, каждое лыко в строку...
Солнце било в глаза, горизонт то прояснялся, как бывает над морем, тонкой слепящей полоской, неведомо, морю или небу принадлежащей, то исчезал совсем, черно-белая зебристая земля играла слабыми блестками слежавшегося в низинах снега, очертания путевых ориентиров были размыты.
"Ну-с!" - сдерживая подступавшую радость, Павел на глаз прикидывал, выверял очередную промашку лидера. Не столь значительную, но все же заметную... Забрал в сторону лидер, лучший фронтовой разведчик, мать твою за ногу! Жилой массив впереди, распланированный, как хозяйской рукой нарезанный торт, - прет мимо жилого массива, оставляет его в стороне. Чего и следовало ожидать, когда в воздухе затевают флирт!
Он освободил руку, нацелил болтавшийся на нитке карандашик в точку на карте, изобличавшую лидера в промахе, принесшую ему очко, первый выигрышный балл. До Ростова таких огрехов наберется куча, он и преподнесет ее "бомберу". И выложит при всех, при Лене... Чего стесняться? Пусть и она знает. И он, чтобы впредь дурью не мучился, не заносился. Вел себя скромнее.
Павел перевел взгляд на землю, чтобы сличить подробности, да так на какое-то время и остался с занесенным карандашиком в руках...
Темное пятно внизу, с ясным контуром и строгой планировкой жилого поселка, в быстрой игре света и воображения исчезло, растворилось. Перестало существовать. А контрольную точку лидер проследовал безукоризненно, по всем правилам навигационного искусства.
Не флагман оказался посрамленным, а он, Гранищев! Он, обличитель, глашатай истины, шлепнулся в лужу.
Павел отрезвел.
На чем споткнулся, ясно: весенний ландшафт.
Забытый за зиму, давно не стоявший перед глазами весенний ландшафт, игра света и теней. Дальше к югу местность еще пестрее. Реки в половодье не реки, они заливы искаженных, не отвечающих карте очертаний; карта - одно, местность под крылом - другое... Нитка железной дороги пропадает на таком фоне, как иголка в стоге сена.