Мгновение - вечность
Шрифт:
И в ответ быстрым, ловким движением, как сделала однажды в аэроклубе в день первого своего самостоятельного вылета, она сдернула с головы шлемофон. Чтобы инструктор Дралкин наконец-то разглядел ее, признал и все понял.
Но не Дралкин, а сидевший справа от него, ближе к Лене штурман Кулев увидел возникшее в кабине "ЯКа" женское лицо. Он вспомнил Лену быстрой, подспудной, безотказной памятью страха, хотя в лице ее сейчас не было замкнутости, затаенной силы, поразившей его в момент бегства на грузовике с хутора, напротив, в нем светилась дружественность, какое-то несмелое, стыдливое ожидание...
Внизу, под крылом "ЯКа", прояснялся Таганрог, занятый врагом, Леной еще
– Уходим, - выдавил из себя Кулев, поворачиваясь к Лене широкой спиной, загораживая Дралкина от нее, больше всего боясь пробуждения в командире бестрепетной решимости, как при заходе на забитый "юнкерсами" зимний вражеский аэродром, когда Дралкин крикнул ему: "Шасси!.."
– Уходим, - одними губами повторил Кулев, поворотившись на круглом сиденье так, чтобы командир не увидел, не узнал Бахареву и чтобы, главное, вновь не прогремела его непреклонно-отчаянная команда: "Шасси!" - как будто можно куда-то уйти, скрыться от доверчивой улыбки на открытом, утомленном лице летчицы, не ведавшей, где и почему она брошена.
Конфузливо чихая сизым дымком и замедляя бег, невесомый "ЯК" Гранищева остановился посреди черного поля ростовского аэродрома - бензин в его баках кончился.
Обессилевший Павел, не шевелясь, озирался по сторонам.
Он с трудом узнавал бараки-времянки, казавшиеся ему нежилыми, как и коробки разбитых зданий; сам аэродром расстилался перед ним, будто впервые увиденный, чужой. Все вокруг словно бы уменьшилось, просело в зловещем молчании, а по горизонту, лениво клубясь, вставали черные дымы. Тоска тяжелого предчувствия сдавила Павлу душу.
По самолетику, застрявшему в поле, боец-стартер открыл пальбу из ракетницы: не мешай взлету других, убирайся!
"Лидер на подходе", - понял лейтенант, удивляясь проворству флагмана, быстро определился, вышел на город, - боясь думать о "маленьких", о Лене, зная, что до Ростова им не дотянуть, не хватит бензина. Будут падать. "Однажды она уже падала..." - вспомнил Павел посадку Лены в открытой степи и взлет у .немцев из-под носа. "Пронесет, пронесет..."
– Вылазь!
– кричал ему запыхавшийся РП, руководитель полетов, расставляя подоспевших мотористов, чтобы убрать с поля "ЯК", мешавший взлету "горбатых".
– Уснул, что ли? Вылазь!
– кричал РП.
Павел полез из кабины, ноги плохо его слушались. Скатившись на землю, он спросил виновато:
– "Пешка" на подходе?
РП не понял, о чем сипит, о чем бормочет пилотяга. В Ростове не ждали ни этого истребителя, ни тем более "пешку": ведь флагман стартовал не из Р. Приводная радиостанция для экипажа флагмана не заказывалась, сам он в эфир не выходил...
Держась за крыло, под возгласы РП, спешившего освободить взлетную для самолетов, уходивших на Краснодар, Павел плелся за "ЯКом" в тот конец аэродрома, куда укатили оба его собрата по несчастью. "Упала, упала, упала", стучало у него в висках, он не понимал, почему он так спокоен, бездеятелен, покорно тащится, слушая крики суетливого РП, когда Лена где-то одна, быть может, зовет его, истекает кровью...
От "семерки" отделился ему навстречу незнакомый летчик.
– Где Егор?
– Павел искал глазами славного парня, который тоже прихватил десятый класс.
– С капитаном!
– блеснул зубами летчик, утираясь, как платком, белым подшлемником. Его светлые волосы были темны от пота.
– Спарились!.. Где капитан, там и Егор, он капитана не бросит!
– А на "семерке"?
– Павлу нужен был тот парень - повелитель соловья, чтобы с ним посоветоваться, вместе что-то решить.
– Я, - ответил летчик, радуясь твердой земле под ногами.
–
– счастливый тем, что он в Ростове, летчик не скрывал своего торжества и желания знать, чем же все обернется для тех, кто пренебрег их примером.
– Десятиклассник?
– спросил его Павел, не отдавая себе отчета в неуместности своего вопроса.
– Студент, - протянул летчик, как говорят о чем-то давно забытом.
– Один идет!
– Он вскинул руку в небо.
Потупив игравший бликами нос, к Ростову торопился лидер.
Справа от него, где два часа трудилась Лена, зияла пустота. Слева, где всю дорогу терпели двое, Горов и Житников, зияла пустота. За хвостом, где страдали "маленькие", не внявшие призыву Павла, зияла пустота. Сиротливый, в считанные минуты все растерявший флагман вид имел зловещий.
– А ребята?!
– Радость счастливого возвращения еще не сошла с лица летчика, промокавшего шею подшлемником.
– Нет ребят.
– Гранищев старался говорить твердо, губы его плохо слушались.
Он готов был сопровождать пару Дралкин - Лена, держась. в сторонке, ничем себя не выдавая, в молчаливом, горьком созерцании чужого единения, - готов был следовать за нею всю жизнь, только бы Лена, жива и здорова, появилась в Ростове.
...В слухах из штаба, куда, ни с кем не заговаривая, со штурманом Кулевым во главе проследовал экипаж флагмана, первым было слово "Таганрог". Звучало оно неправдоподобно, и Таганрог отметали. Но подробности, просачивающиеся из штаба, были связаны с Таганрогом, занятым немцами, с таганрогским аэродромом, с его посадочной, с зениткой, охраняющей город, и слух, казавшийся невероятным, постепенно представал как правда, как трагическая реальность не знающей успокоения войны: экипаж "ПЕ-2" вместо Ростова вывел "маленьких" - с опустевшими бензобаками, не способных более держаться в воздухе - на таганрогский аэродром... В последний момент, поняв свою ошибку, лидер, ускользнув от зенитного огня, взял курс на Ростов и через несколько минут был на месте, судьба же "ЯКов" в деталях пока неизвестна: кто-то сел, кто-то упал, кого-то расстреляла в воздухе зенитка...
Павел слушал это, сидя на завалинке штаба, перекладывая в руках и подставляя ветру влажный шлемофон, неловко привалившись к стене барака. Его опавшее, в щетине, лицо щипало, широко раскрытые глаза блуждали. В самых мрачных своих предчувствиях не ожидал Гранищев такой развязки. Оккупированный город, "ЯКи" над ним без капли горючего...
Взад и вперед, мельтеша, проходили перед лейтенантом какие-то люди, пересказывая, уточняя, додумывая подробности... Пойти в штаб? Потребовать встречи с экипажем Дралкина?.. Он может точно указать, в какой момент ошибся штурман, приняв село без церкви за районный центр. Или раньше, на подходе к Р., когда удачливый штурман, куражась, принялся, непогрешимый, муштровать "маленьких", учить их уму-разуму... Еще раньше: когда поднялся в воздух экипаж с миной замедленного действия на борту - внутренним разладом.
Разберутся с экипажем.
Разберутся.
Он свое получит.
Но Лена?!
Капитан, Егор - повелитель птиц! Остальные ребята?
Противоречивые слухи, освещая частности, обостряли сомнения, рождали надежды. Отводя сомнения, внемля надеждам, Павел ничего на веру не принимал. В душе до конца он не мог, не хотел смиряться с тем, что вокруг говорилось, желание во всем удостовериться лично несло в себе нечто врачующее. Чем больше вдумывался он в свое спасение, тем жестче терзал его ужас расплаты за слепое доверие, тем отчетливей понимал летчик, вышедший на Ростов во главе троицы, как мало он сделал...