Миф о другой Эвридике
Шрифт:
– Меня зовут Станислав Семёнович. Я работаю адвокатом. Теперь я вам знакомый мужчина, – засмеялся «гном». Смеялся он хорошо, добродушно. – Девчонки, ну пожалуйста, выручите. Очень надо. Быстренько сделаете уборку – и домой. С денежками. Ну посмотрите на меня! Я безобидный человек. Я один. К тому же – старый. А денежки, ведь, на дороге не валяются.
– Секунду, – сказала Эля, беря за локоть Юлю, отводя в сторону, – Щас мы решим…
*
– Как это вы один в лесу живёте? – недоверчиво спросила Эля.
– Ну, во-первых, не в лесу, а просто в лесном массиве. До города – рукой подать. Во-вторых, совсем не один. Домработница. Верней, домоправительница. Это, которая сейчас в больнице, желчнокаменная болезнь у ней приключилась. Охранник: он в отгуле, дочку замуж выдаёт.
– Сколько комнат в доме? – деловито осведомилась Юля.
– Всего двенадцать. Но убирать не во всех, конечно. Только первый этаж.
– Как красиво! – Эля восхищённо озирала просторный зал со стенам, обитыми серебристым гобеленом, с пышными, витоногими креслами, с книжным шкафом старинного тёмно-вензельного изыска. На узорчатом паркете распласталась медвежья шкура, оскаленная голова стеклянно смотрела на облицованный изразцами камин. На стене, на гранатовом однотонном ковре, развешены сабли, кинжалы, шпаги, японские мечи с затейливой отделкой рукояток и ножен.
– Настоящие? – с любопытством приблизилась к ковру Юля.
– Больше, чем настоящие, – с гордым удовольствием пояснил Станислав Семёнович, – Коллекционные. Люблю острую сталь. Маленькая слабость. Ты тоже, судя по твоим глазкам, неравнодушна. Хочешь подержать в руках?
Он вынул из ножен короткую саблю, с шутливым церемоном преподнёс ей.
Она взялась за холодную резную рукоять, осторожно повертела перед собой клинок, любуясь сине-белым метаньем света на нём. Молча, вернула саблю хозяину.
– Если б ты знала, дорогая, сколько стоит эта вещь. Не нужно тебе знать.
– Давайте ближе к делу, – напомнила Эля.
– Конечно. Но вы, наверное, попить хотите. Небось, полдня мотались в жаре и пыли на чёртовом перекрёстке. Я вам фанты холодненькой принесу. Один секунд.
Маленький, округлый, многоулыбчивый хозяин Станислав Семёнович, «гном», двигался плавно, быстро и точно. Он исчез за дверью. Девочки продолжали бесцельно топтаться в зале.
– Двенадцать комнат у него, – недобро процедила Юля, – А мы втроём в одной комнатухе… Зря согласились. Не нравится он мне. И вообще… И работы здесь – до фига.
– Ну ладно, постараемся быстренько сделать, – вздохнула Эля, – Пылесос, наверное же, есть тут?
Вернулся хозяин с бутылкой фанты и двумя расписными стаканчиками. Налил почти всклень. Эля выпила залпом. Юля недоверчиво отпила половину, отставила стакан. Хотя фанта была вкусная, прохладная, с хорошим газом.
– Ты пей, не стесняйся.
– А я и не стесняюсь.
– Вот и замечательно! Полный порядок! – почему-то очень громко, чересчур громко воскликнул хозяин. Неожиданно отворилась дверь, за которой он исчезал, и в зал вошёл человек. Пожилой мужчина, вперекор хозяину, высоченный, жилистый, с впалыми, песчанно-рябистыми щеками, с жёстким цинковым взглядом.
Девочки встревожено уставились на вошедшего.
– Позвольте представить вам моего любезнейшего друга, высокочтимого… Иван-Саныча. Так скажем. А это, Иван-Саныч, наши прелестные гости: Эля и Юля. Ты взгляни, что за чудо-глазки у них. Ты видел когда-нибудь столько синевы в глазках? А и окромя глазок…
– Восхищён твоим выбором, старина, – растянулись в улыбке песчаные щёки, – Нет слов. Абсолют воплощённой юности. В двух экземплярах.
– Вы же говорили, что вы один… – растерянно пролепетала Эля.
– Решительно один, сеньориты, – нехорошо, не прежне, не гномовски усмехнулся хозяин, – Бессомненно один. С другом.
Успокойтесь, дорогие мои. Присаживайтесь. Мы очень хорошие дяди. Уверяем вас.
– Мы не ваши дорогие, – злость отвердила и озвончила Юлин голос, – Вы нас зачем привезли сюда? Для уборки? Вам нужна уборка?
– Уборка? – удивлённо поднял брови жилистый.
*
Пелена… багряно-фиолетовое душное месиво… оранжевые извивные лоскуты: отчаянье-беспонятье… стеклянные острые расколки, крапины: боль… черно-склизлые ползучие кляксы: страх… Пелена ломала, комкала и распластывала её, проникала вовнутрь, пыталась разделить её на части, сделать неживой, вобрать в себя. Ничего не было видно из пелены, но потом пелена стала расслаиваться и редеть.
Юля разглядела падающий и вздымающийся потолок с хрустальной люстрой, похожей на звездолёт. Но потолок загораживается каким-то круглым вязким пятном… Сбоку – плывущие стены… зал… камин – тёмно хохочущая пасть…
Она на полу… на чём-то мягком, рыхлом, лохматом… что это?.. собачья шерсть?.. медвежья шерсть, та самая медвежья шкура… Она прижата намертво к шкуре… чем?.. какой-то злобной силой… эта сила раздробила ей ноги, раскромсала живот, раздавливает в лепёшку грудь. Ни вздохнуть, ни отодвинуться от этой силы… А пятно перед ней… над ней… не пятно – голова… голова без лица – чудовище из ужастиков.
На страшном пятне проступает лицо… человек? Что за бред, где она, что с ней? Кто это? Знакомая образина… а… это тот, второй, жилистый… металлические плоские зрачки…
Что такое?.. почему она на полу?.. он – над ней. Она не помнит… была пелена, она захлебнулась в пелене… Он, наверное, уже убил её?.. это всё уже после?.. Кажется, нет. Стены и потолок… какие-то звуки… она видит эту голову… саднящая боль снизу… тошнота от душных, сырых выдыхов… Значит, живая. Значит, надо скорей убрать этот кошмар, вскочить, отбросить от себя это… вернуться в прежний, в обычный мир…
Она может лишь слабо пошевелиться… застонать. Ничего не выходит. Тело наполнено тяжкой ртутью. Это его злая ртуть… отняла все силы, растворила кости и мышцы, выела сознанье… Или просто она умирает? И звуки какие-то… С стороны… или в ней…
Она почувствовала, что боль притупилась, тяжесть ослабла, отвратная сопящая голова сдвинулась в сторону, стало легче дышать.
Он лежал рядом, на медвежьей шкуре, огромный, невероятный. На нём была белая майка… а кроме майки…
Юля с усилием приподнялась. Стены зала опять всколыхнулись, потолок улетел вверх, замерцали цветные искры перед глазами. Что с ней было? Почему она отключилась?.. почему не помнит? Она должна была сопротивляться, вырываться, убежать, позвать на помощь… Что они сделали с ней?