Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
А ведь именно обостренное внимание советского художника к проблеме личности, к судьбе каждого человека, как ее складывает история и он сам, и привело к появлению образа Мелехова. Именно для советского писателя нет «незначительной» личности. Каждая личность достойна изображения на полотне эпопеи. Именно Шолохова-революционера по-настоящему волнует судьба Григория Мелехова. Только ему могут быть так дороги черты этого казака-труженика, что у него сердце обливается кровью, когда он видит, как губит себя человек, как оступается на пути к правде. Фигура Григория Мелехова вырастает из всего эпического единства «Тихого Дона», а буржуазные критики пытаются «оторвать» Григория Мелехова от эпической ткани романа, противопоставить его произведению в целом, как особый образ, в самом себе несущий идею, противоположную смыслу романа в целом. Э. Мучник употребляет такое выражение: «Победа коллектива полностью заслоняет поражение личности». Противопоставление Григория коллективу, остальным казакам по сути направлено против самого Григория. Шолохов, оплакивая трагедию одного Григория, тем временем помнит и о других Григориях. У него нет и намека на противопоставление личности коллективу. «Победа коллектива» означала возможность победы и для э т о-г о Григория; беда его в том, что он не пошел в ногу с народом. Историческая трагедия героя не выдумана Шолоховым, она просто показана им такой, какой она была на самом деле, чтобы предупредить, уберечь других Григориев.
Буржуазные критики недовольны, что Шолохов в своих произведениях много места уделяет «действиям» героев. Э. Мучник находит, будто у писателя резко проявляется то, что Сантаяна назвал «слепой тенденцией к действию». «Тихий Дон», по ее мнению, лишь «цепь событий», и к тому же Шолохов слишком стремится показать жестокие столкновения лагерей.
Критики, подобные Мучник, не разглядели ценнейшей способности Шолохова – глубоко проникать в жизненные конфликты. Шолохов – поистине мастер конфликта. Как никто другой, он умеет вскрыть все, что таят в себе столкнувшиеся силы, обнажить их скрытые возможности. Для этого он обычно доводит конфликт до предельного обострения. Новое проявит себя в момент своего высшего взлета, старое вступит в последнюю, смертельную схватку за свое существование.
Сочиняя легенду о противоречии между «доктриной» и «чувствами» художника, критики с удовлетворением отмечают, что Шолохов много места уделяет изображению «противников красных» – в «Тихом Доне» рисует контрреволюционный мятеж, а в «Поднятой целине» – заговорщиков против колхоза. Действительно, чтобы показать, сколько разрушительной силы несут в себе сословно-собственнические пережитки казачества, писатель обостряет сюжет «Тихого Дона» до события контрреволюционного мятежа. В «Поднятой целине» он тоже не просто описывает собственнические предрассудки, а доводит их до моментов предельного взрыва. Он показывает тот максимальный вред, который они способны принести. Так появляются сцены «бабьего бунта», массового убоя скота, столкновения Давыдова с Устином Рыкалиным. Но, изображая старое в психологии крестьянства в моменты его предельного сопротивления, Шолохов тем больше подчеркивает, какая же наступательная мощь должна быть за новым, чтобы оно ломало все преграды. Разве не замечательные «взлеты» в жизни гремяченцев – собрание после «бабьего бунта», сцена пахоты и многие другие? Разве рядом с донским мятежом мы не видим беззаветного броска Интернациональной роты, героической борьбы отряда Подтелкова? Это предельное обострение конфликта – яркая особенность шолоховского дарования. Он никогда не описывает, что таит в себе вулкан, он покажет вулкан в действии.
Точно так же для Шолохова недостаточно нарисовать и потенциальные возможности людей. Все качества натуры его героев обязательно проявят себя «вовне», в действии. Никакая сторона характеров Подтелкова, Мелехова не остается лишь обещанием, она во что бы то ни стало покажет себя в высшем проявлении, «даст вспышку».
Так, революционная энергия Подтелкова раскрывается не только в спорах с Григорием, на съезде фронтовиков. Она «вспыхивает» ярким пламенем в сценах окружения и казни подтелковского отряда и оставляет жгучий след в сердце читателя.
Так же поступает Шолохов и с характером Григория Мелехова. Он не допустит ни одной черточке остаться лишь намеченной, каждая выступит в полном своем развитии.
Что, например, сделало недавнего красноармейца Григория участником отряда карателей, направленного против Подтелкова? Казалось, лишь желание отдохнуть от походной жизни побудило Григория остаться в Татарском при вести о приближении белых. Он обещал Кошевому вернуться в Красную Армию, как только беляки откроют военные действия. И будто бы всего лишь нервный срыв был причиной того, что Григорий накричал на своего старого кореша Валета и чуть не прибил его. А между тем Григорию уже на самом деле «неохота» воевать за то, за что воюют Валет и Мишка. Ему «без надобностев» их нужды бедняков. У него свое зажиточное хозяйство, и его уже тянет к спокойной крестьянской жизни. В дальнейших сценах Шолохов намеренно раздувает те искорки недовольства, которые загорелись в ссоре с Мишкой и Валетом. Оказывается, чувство превосходства над безземельными товарищами способно мгновенно сделать из вчерашнего красноармейца вожака карателей. Ведь на хуторском сходе сразу после уговора с Мишкой Григорий чуть не согласился на предложение белогвардейского офицера возглавить отряд казаков. Он еще мысленно продолжал свой спор с Кошевым, переживал стычку с Валетом, но заговорило в нем ретивое, когда офицер назвал его имя, и он сделал шаг вперед навстречу своей иллюзорной славе.
Такие повороты в судьбе Григория Э. Мучник объясняет полной неожиданностью. «Все обрушивается на него, как удар» [25] , – пишет она. Но Шолохов как раз очень постепенно, всесторонне прослеживает, как подготавливается и зреет каждое решение Григория.
Мучник сравнивает внезапные перемены в судьбе Григория с «шоком». А Шолохов раскрывает кажущуюся случайность поступков Григория и их внутреннюю необходимость. Писатель уже давно следил, как просыпались дремлющие желания Григория, как разъединяли его с красноармейцами, расслабляли его волю. И все-таки он не позволил читателю забыть, что не так уж охоч Григорий до чинов. И правда, было у Мелехова желание отдохнуть от сражений, и неудобно ему стало отстать от своих татарцев, которых погнали в бой офицеры. И социальные и несоциальные факторы прослеживаются Шолоховым в своем самом сильном, действенном проявлении.
25
H. Н. Muchnic. From Gorky to Pasternak. London, 1963, p. 316.
Вот это стремление Шолохова довести каждый конфликт до конца, разобраться в нем до корня и сделало его живописцем революционной эпохи.
Так решает Шолохов и конфликты в романе «Поднятая целина».
Половцев и Лятьевский не только предстают перед нами как угрожающие фигуры, не только пытаются вредить колхозу. Шолохов делает наглядным все то зло, которое они несли в себе. С ними в Гремячий Лог пришла смерть. Сначала в дом Хопрова. Потом начался массовый убой и падеж скота. По вине Половцева страшной смертью умирает старая мать Островнова, гибнут чекисты. Шолохов подробно выписывает детали медленной и мучительной смерти старухи Островновой. Эта сцена нужна ему, чтобы показать, какой зверь живет в душе Половцева. И наконец белогвардейцы-офицеры наносят удар в самое сердце колхоза, в сердце читателя. Они обрывают жизнь дорогих нам людей – Давыдова и Нагульнова. Это последнее преступление Половцева и Лятьевского, последний яд, выпущенный этими зверями. Шолохов, как всегда, до предела заострил конфликт, не оставил ничего невыявленного в характерах героев.
То же стремление выявить все возможности характера определяет и образы Нагульнова и Давыдова. На одном из первых собраний в Гремячем Давыдов ответил на вражеский голос: «…Если понадобится, я за партию… за дело рабочих всю кровь отдам. Всю до последней капли». И мы видим, как день за днем отдает свои силы крестьянам-гремяченцам бывший путиловский рабочий. Действительно, кровью сердца расплачивается он в истории с «бабьим бунтом», в споре с Устином Рыкалиным. Характер Давыдова сразу заострен как наступательный. И он стремительно развертывается перед нами, выполняя все «обещания». Но Шолохову нужен высший «взлет» характера. Нужно, чтобы все обещания этой натуры слились в одном порыве. И Давыдов в последнем броске против врага отдает свою кровь, «всю до последней капли».
Вот это крайнее заострение конфликта, каждой черты характера героя, которая доводится до предельного своего развития, и составляет силу шолоховского анализа. Буржуазные критики рассматривают наличие «действия» в произведениях писателя как его слабость, отсутствие анализа. Но как раз это умение «вывести вовне», проявить в действии то, что скрывается «внутри» героев, и есть аналитическая черта искусства Шолохова. Она тесно связана как с особенностями шолоховского таланта, так и с исторической обстановкой, которая отражена в его произведениях. Шолохов писал свои романы в эпоху, когда все потенциальные возможности людей проявляли себя в действии.
Для Мучник сюжет «Тихого Дона» – это «рассказ об отступлениях и преследованиях», это «как красные победили белых» [26] . То есть она воспринимает только внешнее развитие событий. И с ее точки зрения, исторические конфликты решаются не по законам внутренней необходимости, а механически, силой, навязанной извне. Ее мнение разделяют другие буржуазные критики, объясняя развитие исторических событий в «Тихом Доне» «исторической фатальностью».
Французский критик Марсель Брион пишет: «Поражает изображение на огромном историческом полотне фатальной трагедии» [27] . Подробнее объясняет это Мучник: «Если его (Мелехова. – И. С.) судьба – это судьба тысяч, вовлеченных в борьбу, которой они не хотели и которую не могли понять, то это оказывается трагедией фатальной ошибки, напоминающей древние мифы с их мистической справедливостью наказания свыше» [28] . Точно так же «историческая необходимость» в романе «Поднятая целина» выглядит в трактовке буржуазных критиков как внешняя сверхъестественная сила, которая приводит к победе коллектива. Шолохов будто бы искусственно «внедряет» в роман «предписанный социалистическим реализмом счастливый оптимизм» и «заставляет просвещенность и чувства товарищества и добрососедских отношений торжествовать над коварными махинациями и временными недостатками» [29] .
26
Н. Muchnic. From Gorky to Pasternak. London, 1963, p. 309.
27
«Nouvelles literaires». 1963, Mai, p. 5.
28
H. Н. Muchnic. From Gorky to Pasternak. London, 1963, p. 305.
29
там же, p. 335.