Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
– Да, волков много, – подтвердил я. – Не так давно они зарезали 84 барана в колхозе «День Урожая» и загрызли трех телок у жителей Дарьинска.
Добавил, что кроме волков в степях можно встретить дроф и стрепетов. Попросил Светлану передать отцу, что я с удовольствием согласился бы сопровождать его в этой поездке.
Через два дня пришел ответ: «Отец согласен вместе с вами поехать в степь». Едва ли надо говорить, как он обрадовал меня.
Накануне назначенного дня я поехал в степь осмотреть озимые посевы колхозов и заодно заглянуть в те места, где недавно приходилось
Разведка вышла не больно утешительной. В отдалении заметил двух волков, которые сразу же скрылись в зарослях полыни, да видел только одного крупного дрофача. Уже почти вечером на озимых появились еще три птицы.
Возвратившись в поселок, позвонил писателю. Хочу уточнить время выезда. Ответил женский голос:
– Шолохов не здоров.
– А завтра он собирается ехать в степь?
– Это будет видно завтра, в зависимости от состояния здоровья.
Мелькнула тревожная мысль: «А может, Шолохов просто не хочет ехать со мной?» Близкое знакомство, возможно, не состоится и завтра… Досадно.
С такими грустными размышлениями ложился спать и с ними же проснулся поутру. А тут сынишка писателя принес записку: «Через час собираюсь ехать в степь. Жду».
В назначенное время иду к Шолохову. У крыльца встречаюсь с Михаилом Александровичем.
– А, товарищ Гавриленко! Заходите. Ко мне гости пришли – музыканты из Уральска. Придется немного задержаться. Послушаем их. А тем временем и машина из Дьякова вернется, послал в сельпо, надо гостей-музыкантов угостить.
В небольшой комнате многолюдно: Михаил Александрович, его супруга – Мария Петровна, дочери писателя Светлана и Маша, сыновья Саша и Миша, сестры Марии Петровны Полина и Анна, муж Полины Петровны П.И. Зайцев – секретарь Шолохова, дети. За столом – два музыканта: плотный пожилой мужчина со скрипкой, в котором я узнаю уральского часовщика Солодовникова, и, рядом с ним, высокий русый парень с баяном, инвалид войны. Тут же и сотрудник райкома Ильичев, который и привел к писателю гостей. Уж больно они хотели увидеть Шолохова, говорит.
Гости, видимо уже подвыпившие, оживлены. Особенно взбудоражен старик скрипач.
– Господи, привелось увидеть Шолохова!
Восхищается, заводит речь о «Тихом Доне», о «Поднятой целине», о деде «Штукаре», как он выговаривает.
– Эх! Кабы моя Машенька увидела Шолохова, – непрерывно вздыхает Солодовников. – Вот, свет Машенька, скажу ей, перед тобой нос к носу сам Михаил Александрович, гляди на донского казака!
А Машенька, жена скрипача, находится всего в сотне шагов от квартиры писателя, в доме Ильичева. Старик посылает за ней. Шолохов улыбается: видимо, развязность подвыпившего казака не тяготит его.
Появляется Машенька, моложавая, краснощекая, осанистая казачка.
– Познакомься, Машенька! Это знаешь кто? Это – сам Шолохов. Деда «Штукаря» знаешь?
Так повторяется несколько раз. Машенька конфузится: «Да ну тебя!»
В разговор вступает баянист, доселе молчавший.
– Шолохов – это мой самый любимый писатель. Шолохов, Толстой, Пушкин, Зощенко – самые настоящие…
– Ну
– Зощенко им не ровня, – живо откликнулся скрипач.
– Вот правильно сказал старик, – поддержал кто-то.
– Да какой же он старик? Вам сколько лет? – спросил Шолохов.
– Пятьдесят шесть.
– Ну, это совсем немного.
Музыканты исполняют несколько довольно нескладных номеров. Особенно фальшивит скрипач, но баянист, повышая громкость, старается прикрыть ошибки товарища. Выпив рюмку, Солодовников за каждой приговаривает: «Христос воскрес!» Еще раза три он заводит:
– Машенька! Да знаешь ли ты, у кого находишься? Ведь это сам Михаил Александрович!
Наконец, музыканты неохотно поднимаются из-за стола, долго прощаются с хозяином и уходят. Добрый час времени потерян, но писателя это, по-видимому, не огорчает: он гостеприимный человек. Да к тому же ему было интересно поближе присмотреться к уральским казакам.
В степь едет и Мария Петровна. Она постоянный спутник мужа в поездках «на природу». По словам Светланы, ее мать – заправская рыбачка, пожалуй, поискуснее отца. По крайней мере, на Дону она на удочку сазанов ловила больше. Михаил Александрович взял с собой дробовое ружье и винтовку, прихватил и я свою старенькую, с облупленным прикладом двустволку.
По дороге оживленно говорим о жизни на Дону и здесь. Меня тайно гложет мысль: а вдруг не найдем ни волков, ни дроф? Повезло: не успели приехать в самые привольные места, как зоркие глаза Марии Петровны заметили в бурьянах желанных птиц. Насчитали восемь дроф.
Шолохов стреляет из винтовки. Мимо. Пуля с пронзительным визгом ушла куда-то вдаль. Неловкое молчание нарушает шофер Василий Попов.
– И как это, Михаил Александрович, так промазать… Досадно? – с чуть приметной усмешкой спрашивает он.
– Немного досадно, – спокойно отвечает охотник.
По пути попался еще один дудак. Шолохов снова стреляет из винтовки, опять неудачно. «В чем дело?» – сочувственно недоумеваем мы с Марией Петровной. То ли ветер качает машину, на борт которой, прицеливаясь, охотник кладет ствол, то ли мушка сбита?
– Вернее всего – виноват я сам, больно горячусь, давно уже не охотился на дудаков, – без видимого огорчения признается писатель.
Потом Михаил Александрович из дробовика убил двух птиц. Мне по дрофам стрелять не пришлось, что меня особенно и не огорчало, ведь главное – не охота, а сама поездка с Шолоховым.
Волков видели, но стрелять по ним не пришлось – далеко. Умные звери сразу же скрылись в обширных зарослях полыни.
Дома Михаил Александрович предложил мне одного дудака.
– Возьмите. Вы, вероятно, тоже в него попали.
Я, конечно, в этого дудака попасть не мог, потому что и не стрелял в него. Отказываюсь брать.
– Ну, тогда хоть половину возьмите. Неудобно же возвращаться домой с пустыми руками.
– Это другое дело. Спасибо.
Хочется воспользоваться приглашением писателя зайти к нему в дом, но, стесняясь, отказываюсь. Шолохов, видимо, догадывается, в чем дело, и заводит речь по-другому: