Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
После обеда к нам в палатку начали доноситься какие-то странные звуки, похожие на человеческие голоса.
– Никак наши станичники поют, – приоткрыв «дверку» палатки, удивилась Анна Антоновна. – И с чего это они?
Да, пели Тимофей и Максим Васильевич, не очень складно, но если и не весело, то и не уныло.
– Значит, дух у казаков поднялся, – заключил Михаил Александрович.
– А не слишком ли щедро угостили их за обедом? – усомнилась Мария Петровна.
– Признаюсь, чересчур щедро. При смутном свете фонаря я по ошибке распечатал вместо бутылки водки бутылку спирта и разлил ее казакам в
– Ну как, хорош уральский «арак»? – спрашивал вешенцев Шолохов за вечерним чаем.
– Неплох. Только он что-то показался нам дюже сердитым.
– Еще бы, девяносто шесть градусов, – пояснила Антоновна.
– У… мы так и думали, – расплылись в улыбке лица Тимоши и Максима.
– И не обижаетесь на Петра Петровича, что он перепутал?
– Нет, почаще бы он так ошибался.
Лишь на вторые сутки к полуночи дождь перестал, а порывистый ветер почти до рассвета гонял по небу тучи, которые постепенно редели и рассеивались. В промежутках между ними начали проглядывать звезды. Радуясь признакам наступающей перемены, мы с Михаилом Александровичем несколько раз за ночь выходили из палатки поглядеть, что там творится. И только убедившись, что дело идет к лучшему, спокойно забылись.
По своей долголетней привычке вставать рано писатель, несмотря на беспокойную ночь, восход солнца встретил на ногах. Поднялись и мы.
– Ну вот! Напасть кончилась! – весело говорил Михаил Александрович, закуривая первую утреннюю папиросу. – Не хотите? – предложил он мне.
– Спасибо, я курю только в дурном настроении, а сейчас оно хорошее… Гуси, кажется, прилетели.
– Вы полагаете? И мне ночью как будто слышались их голоса. Пойдем к Челкару умываться и проверим.
Взяв полотенце, Шолохов направился к озеру. Я пошел за ним, прихватив фотоаппарат, с которым почти не расставался.
В этот час и родилась упомянутая мной фотография.
– Поздравляю, охотники. Перелет начался, на озере гуси кагакают! – весело говорил Михаил Александрович своим спутникам, возвратившись к палатке. – Давайте объявим сегодня парикмахерский день. Негоже нам встречать охоту небритыми.
Устроившись в кабине автомашины, он быстро побрился. Затем обратился к жене:
– А теперь к тебе просьба, Мария Петровна, – побрей мне шею и подровняй усы.
Я предложил писателю свои услуги.
– Нет, благодарю. Мария Петровна здорово, не хуже заправского парикмахера с таким делом справляется.
Позавтракав, мы собрались поехать в степь на разведку, посмотреть, куда полетят гуси на кормежку. В это время к стану на добром степном скакуне подъехал наш приятель Ахмет. Он сообщил новость: невдалеке от Челкара видели стаю волков. Шолохов обрадовался.
– Приятная новость! А ты не можешь, Ахмет, сказать точно, в каком урочище их видели? – спросил он, разворачивая карту района. – Разберешь на карте?
– Как не разобрать? – усмехнулся гость. – На войне я был в полковой разведке.
– А… вот как! – уважительно проговорил Михаил Александрович. – Тогда ясно. А может, и вы вместе с нами?
– Нельзя быков на одного сынишку оставлять, когда волки близко, – покачал головой Ахмет. – Я вам расскажу, и вы поймете, куда надо ехать. Вон там, – указал он рукой на северо-восток. –
– Понятно. Коп рахмет, большое спасибо, – благодарил Михаил Александрович. – Может, закуришь, Ахмет? – предложил он табунщику.
– Давай, давай, пожалуйста, – обрадовался гость. – У нас в магазине уже целую неделю курева нет. Прямо беда, в голове как будто ветер ходит.
Шолохов сходил в палатку, принес две пачки папирос, заодно прихватив и пачку индийского чая.
– «Беломор» ростовский. Это наш, с Дону. Курил такие?
– Коп рахмет, большое спасибо! Алма-атинский «Беломор» курил, московский и ленинградский тоже курил, а ростовский – нет.
– Теперь попробуешь.
Пожелав нам успеха, Ахмет возвратился к своему гурту, а мы сразу отправились на поиски волков.
– Вам приходилось волков убивать? – спросил меня писатель.
– Охотиться на них случалось, но без успеха.
– Не теряйте надежды. Может, сегодня повезет. А патроны с картечью есть?
– Несколько штук я всегда в патронташе ношу.
– А больше и не потребуется, волк – не гусь, много стрелять не придется.
Через несколько минут мы уже были в местах, указанных Ахметом. Чуть приметная степная дорожка прихотливо извивалась между отлогими причелкарскими холмами. Среди них в широкой лощине, где трава еще не выгорела, паслось большое стадо коров соседнего колхоза.
– А это что там вправо? – указал рукой самый зоркий из нас, шофер Тимоша. – Не волки ли?
– Похоже, – поддержала Тимошу жена писателя, тоже обладающая очень хорошим зрением. – Посмотри, – протянула она бинокль Михаилу Александровичу.
– Да! Да! Никакого сомнения – волки. Готовьтесь, охотники, – понизив голос, подтвердил Шолохов. – Не шумите, у серых замечательный слух…
Теперь уже ясно видели, что по рытвине, прорытой в лощине весенними талыми водами, в направлении пасущегося стада подбиралась стая волков. Впереди – большая поджарая волчица. За ней, растянувшись цепочкой, метрах в трех друг за другом, в строгом порядке двигались пять молодых; замыкал шествие огромный волчища, видимо, отец семейства. От крайних коров хищники были уже в нескольких десятках метров. Пасущиеся животные спокойно щипали траву. Волки, увлекшись охотой, не замечали приближающейся машины. Подбежав к стаду, хищники резко рванули вперед и отбили крупных нетелей. Перепуганные телки метались во все стороны. Некоторые коровы, не почуяв беды, удивленно смотрели за происходящим. Большая часть стада спокойно паслась.
Если бы мы дали хищникам возможность свалить одну из намеченных жертв, то наверняка смогли бы подъехать к волкам на верный картечный выстрел. Но нам было жаль телок, и мы, пренебрегая осторожностью, что есть духу неслись вперед.
– Давай, давай, Тимоша! Нажми еще! – торопил Михаил Александрович.
Волки, наконец, услыхали рокот машины и бросились наутек. Шофер резко затормозил. До убегавших хищников было метров полтораста.
– Кто хочет стрелять из винтовки? – предложил Михаил Александрович свой голланд-голланд, уже уложивший не один десяток волков.