Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
– Давайте я! – вызвался Максим.
Он довольно долго, как нам показалось, прицеливался.
Прогремел выстрел… второй… третий. Вздымая комочки земли, пули ложились в стороне от цели. Перепуганные хищники изо всей силы неслись к соседним холмам, среди которых, по словам Ахмета, был глубокий овраг.
– Жми, жми, Тимоша! – торопили мы.
Но догнать убегающих волков не удалось: пересеченная местность не позволяла развить достаточную скорость. Стая заметно удалялась от нас и вскоре скрылась в овраге.
– Эх, мы… – с досады вырвалось у меня. – В руках были волки, а взять не сумели.
– Да,
– Так я ведь уже лет пять винтовки в руках не держал, – оправдывался смущенный охотник.
– А зачем брался стрелять? Жадюга! – распекал его Тимоша.
– Ну что ж, досадно, конечно, что не удалось, но горевать не будем, – махнул рукой Шолохов, который, как я уже не раз наблюдал, довольно спокойно относился к подобным неудачам.
…Через несколько дней Ахмет сообщил удивившую нас новость: заместитель директора совхоза Султанов верхом загонял двух волков. Его оружие – только нагайка, в наконечник которой вшит кусочек свинца. Догнав хищника, охотник старается ударить его по морде или по голове. После удачного удара волк останавливается или резко замедляет бег. Тогда уж его судьба решена.
– Это я понимаю! Настоящий охотник, а вы… – шутила Мария Петровна.
– Да, ничего не скажешь, волчатники из нас плохие, – в тон ей ответил Михаил Александрович.
– Сегодня я на охоту не поеду, – заявил на следующее утро Михаил Александрович, – мне надо готовить к переизданию «Тихий Дон». Необходимо внимательно просмотреть роман. А вы с Марией Петровной поезжайте в степь, разведайте, куда гуси на кормежку летают.
Возвратившись после полудня на стан, мы застали писателя в палатке. Открыв боковое окно, он сосредоточенно читал книгу, делая карандашом какие-то пометки, что-то вычеркивая.
– И надо же придумать такое! – громко рассмеялся Михаил Александрович, прочитав вслух какую-то «цветастую» фразу, и тут же вычеркнул ее.
– Надо, чтобы наши дочери могли читать книгу не краснея, – говорил писатель, внося какие-то изменения.
– Ну, на сегодня хватит, – отодвинул он бумагу в сторону. – Расскажите, что вы видели?
Мы сообщили, что, по нашим наблюдениям, больше всего гусей летает на поля соседнего конезавода, где мы видели сотни стай.
– И убили парочку гуськов? – вопросительно взглянул на жену Шолохов.
– Нет! Мы не стреляли даже. Оставили дичь для тебя, – отшутилась Мария Петровна. – Решили не пугать.
– Вот как! Правильно. Завтра утром мы еще раз проверим то поле, а вечером отсидим на нем зорьку.
…Утром, с восходом солнца, мы поехали туда, куда с Челкара летели гуси. Озеро осталось уже километрах в тридцати сзади, а гуси все летят и летят. Лишь миновав усадьбу конезавода, птицы начинали кружиться над полями и над одним из них постепенно снижались. Некоторые стаи сразу снижались, а другие довольно долго облюбовывали для себя место: то присаживались на минутку, то снова взлетали и кружили, пока не находили нужную им «загонку». Вскоре все огромное овсянище было усеяно гусями.
– Ну вот и нашли, – радовался писатель. – Что будем делать?
Мнения разделились. Некоторые, среди них Мария Петровна, предлагали сразу ехать к гусям, надеясь, что всполошенные птицы начнут перелетать, кружиться над полем, и какая-нибудь стайка может приблизиться на выстрел. Михаил Александрович был другого мнения: не стоит пугать птиц, лучше понаблюдаем издали. Тогда непуганые гуси часа через два спокойно улетят на озеро, а к вечеру снова вернутся на это же поле. Мы тем временем подыщем подходящее место для засидки.
– А старый гусятник как думает? – поинтересовался Михаил Александрович, обращаясь ко мне.
– Вполне согласен: сейчас гусей пугать не следует.
– Так и порешим!
Устроившись под скирдой сена, мы издали наблюдали за гусями. Многие птицы ходили по стерне, отыскивая упавшие на землю во время уборки метелки и зерна овса. Другие ковырялись в кучах высыпанной комбайнами соломы, а часть из них, видимо, сидела неподвижно, нежась на солнце. Часам к одиннадцати утра гуси, громко перекликаясь, стая за стаей взлетели, направляясь в сторону Челкара. В течение нескольких минут поле опустело.
На овсянище было множество копешек соломы, оставшейся после уборки, попадались кольцевидные канавы, которыми когда-то окапывали (опасаясь степных пожаров) стога сена. И мы не стали, как до этого обычно делали, копать себе ямок.
Вблизи от облюбованной засидки Михаил Александрович расставил вырезанные из фанеры гусиные профиля – фигуры птиц в разных позах: одни, согнув шею, как будто кормятся, другие, подняв головы, будто следят, что делается вокруг, третьи спокойно сидят. Часам к четырем пополудни в небе над Челкаром появились какие-то темные облачка, которые вскоре оформились в стройные клинья – гуси шли с озера на поля. Примерно через пятнадцать – двадцать минут они должны были приблизиться, где мы с нетерпением ждали их.
С первых же минут выяснилась досадная наша ошибка, мы не учли, что гуси недоверчиво относятся ко всяким ямам и канавам, в которых могут скрываться охотники, и обходят их на большой высоте, присаживаясь подальше от таких мест. Недоверчиво отнеслись птицы и к расставленным Шолоховым профилям, не только не присаживаясь к ним, а даже и не подлетали близко. Похоже, что в непомерно больших, раскрашенных в серовато-оранжевый цвет профилях гуси без труда разгадали обман.
Поняв, в чем дело, Михаил Александрович перебежал в другое укрытие, подальше от профилей. Оно оказалось более счастливым. Вскоре удачным выстрелом он снял одного гуся. Моя неглубокая канавка оказалась совсем несчастливой. Гуси, приметив с высоты мою распластавшуюся фигуру, шарахались прочь. Подумав, я решил перебраться в покинутую Михаилом Александровичем засидку. Но без толку.
Предавшись грустным размышлениям о превратностях охотничьей судьбы, я не заметил, как подъехали двое верховых казахов.
– Эй! Вон там утки… Чего зеваешь, стреляй! – указывали они на профиля.
«Ну вот еще пугала подъехали», – досадовал я, стараясь быстренько отделаться от незваных гостей. Но всадники, видимо, не понимали меня и, лишь подъехав вплотную к профилям, сообразили, в чем дело. Постояли немного, посмеялись и, к великой моей радости, удалились, а я возвратился в свое первое убежище. Но и там стрелять не пришлось, в то время как товарищи подстреливали. Начинало вечереть. Гуси, встревоженные выстрелами, раньше обычного покидали поля.